Глава 7. Бурые и черные

Жили-были три медведя: белый, бурый и черный...

Что произошло с белым, нам известно. Посмотрим теперь, что же случилось и происходит с остальными.

Если история замалчивает факт былого существования белого медведя на Атлантическом побережье, то о его собрате - другом медвежьем гиганте - забыли вообще. В те времена, когда европейцы впервые появились в Новом Свете, огромные бурые медведи водились на территории от Мексики до Аляски. Бурого бродягу можно было встретить и на Великих равнинах до Миссисипи и Манитобы на востоке и по всему арктическому региону от Тихого океана до Атлантического. Его не было лишь в лесах на востоке, и белые пришельцы, вторгшиеся в южную часть континента, столкнулись с ним, только когда проникли в район Миссисипи, около 1800 года. Однако еще за сто лет до этого в районе Гудзонова залива торговцам попадался на глаза громадный зверь, которого они прозвали "серым медведем" или "медведем гризли". С тех пор ему давали различные имена: "серебристый", "рыжий", "серый", "гризли", или "седой"^*, но прочнее всего к нему пристала кличка "гризли"^**: так его прозвали за светло-серую меховую мантию, украшающую его большую круглую голову и массивные бугристые плечи.

^* (Даже в ограниченных районах окраска бурых медведей очень различна - от почти черной до светло-палевой. - Прим. перев.)

^** (Гризли — Grizzly — по-английски означает «седой», или «серый».)

Подобно своему белому собрату, гризли - самый крупный хищник на континенте. Взрослый самец достигает полтонны веса и может показаться довольно страшным зверем, если он встанет на задние лапы, чтобы посмотреть с высоты своих двух с половиной метров на какого-то недомерка в образе человека.

Обычно гризли относится к людям терпимо, если только его не ранят, не преследуют или не вынуждают встать на защиту своих детенышей;, тем не менее большинство коренных жителей до появления у них огнестрельного оружия побаивались гризли и старались его не раздражать. Поселенцы же из Европы считали всех медведей без исключения врожденно коварными и опасными хищниками, которых следовало убивать при первой встрече, причем именно гризли вызывали у поселенцев особую враждебность.

Хозяева ранчо безжалостно расправлялись с гризли - стреляли, ставили на них капканы и травили ядами, считая их виновными в гибели овец и крупного домашнего скота. Подобные обвинения были и остаются сильно преувеличенными. Когда их проверяли, то часто выяснялось, что гризли довольствовался тушами животных, павших от естественных причин или убитых другими хищниками. Но если бы поселенцы даже признали это обстоятельство, они вряд ли изменили бы свое отношение к гризли. Медвежий гигант навлек на себя злейшую ненависть современного человека, нетерпимого к любому другому существу, которое, как ему кажется, может бросить вызов его владычеству.

На западе страны гризли был уничтожен менее чем за сто лет с того времени, когда его обнаружили в местах фермерских поселений. Сегодня он продолжает существовать разве что в национальных парках или в далекой дикой местности. Он и поныне считается одним из самых желанных призов охотников за трофеями - этого странного племени, для которого, похоже, самое большое удовольствие - убить крупного зверя ради украшения гостиной его головой в качестве мрачного свидетельства склонности ее обладателя к махизму.

Другой довольно веской причиной уничтожения большого числа этих громадных животных было убийство их в "научных целях". Печальная участь гризли представляет, пожалуй, непревзойденный пример бесчеловечности во имя науки.

В последней половине XIX века и еще долгие годы в XX "высшим авторитетом" по североамериканским медведям считался американский маммолог д-р К. Харт Мерриам. Находясь на Службе биологических исследований США, он завоевал это признание, посвятив всю свою научную карьеру сбору и изучению шкур и черепов медведей гризли с целью разработки сложной систематики их видов и подвидов. Результаты своих исследований он опубликовал в 1918 году.

"В моем "Предварительном обзоре" [я выделил] восемь медведей гризли и больших бурых медведей, в том числе пять - [доселе неизвестных науке]. Я не подозревал, что число тех, которых мне предстояло определить, окажется столь велико. Постоянный приток образцов благодаря усилиям Службы биологических исследований и поддержке со стороны охотников пролил свет на многие неясности... и начиная с весны 1910 года в мое распоряжение был выделен фонд, позволивший в достаточной мере вознаграждать охотников и трапперов за сбор необходимых образцов. В результате национальная [американская] коллекция медведей гризли непрерывно пополнялась... и в настоящее время значительно превосходит все остальные коллекции мира, вместе взятые.

Тем не менее... изучение этих больших медведей далеко не завершено... Потребуется убить еще многих скитающихся в дикой местности медведей и отправить их черепа и шкуры в музеи, прежде чем будут полностью установлены их признаки и разновидности и станет возможным составить точные карты районов их обитания. Лица, обладающие средствами и меч-тающие поохотиться на крупного зверя, могут не сомневаться в абсолютной необходимости поставки обширного дополнительного материала для разрешения остающихся сомнений [в отношении рас и видов]".

В чем преуспел добрый д-р Мерриам, так это в разделении всех медведей гризли на семь видов и семьдесят семь подвидов, пятьдесят восемь из которых получили название по имени ученого. Увы - амбиции ради. Современные ученые опровергли большинство его открытий, а карты районов обитания гризли, которые, по мнению Мерриама, можно составить с необходимой точностью, только если убить много животных для сбора "образцов", стали картами кладбищ, где догнивают безымянные кости основной массы североамериканской популяции гризли.

Зато свыше 9000 "образцов", добытых с помощью "охотников-натура- листов" и тщательно хранимых в научных запасниках, дожидаются того дня, когда еще какой-нибудь д-р Мерриам предпримет новую ревизию видов и подвидов исчезнувшего животного.

Несколько веков подряд из бескрайних диких просторов полуостровов Лабрадор и Унгава доходили слухи о каком-то существе, которым, судя по описаниям, мог быть не кто иной, как гризли. Слухи подтверждались фактическими отчетами торговцев мехами о скупке у прибрежных инуитов или у индейцев глубинных районов шкур "серых", "грисли" или "медведей гризли". Однако, поскольку ни одна из этих шкур не попала в руки ученых или в музейные коллекции, накопившиеся доказательства существования гризли остались без внимания.

В 1954 году Ч. С. Элтон - эксперт из Оксфорда по вопросам динамики численности популяций животных - опубликовал свою работу, доказывающую, что гризли не только действительно обитали на большей части полуостровов Лабрадор и Унгава в прежние времена, но что они, возможно, существуют там и поныне. К сожалению, говорит Элтон: "Ни один белый человек ни разу не видел на этих просторах живого гризли, о котором рассказывают туземцы... [поэтому ученые] часто просто откладывали в долгий ящик проблему его существования и идентификации".

Решительное несогласие с точкой зрения Элтона высказал в 1948 году д-р Р. М. Андерсон, главный маммолог Национального музея Канады. "Полагают, - говорит он, - что в северном Квебеке или в Унгаве существует какой-то вид гризли или "большого бурого медведя", однако... ни одна особь... никогда не была изучена, поэтому я не могу быть уверенным [в его сущестовании], пока мне не будет представлена его шкура с черепом и лапы с когтями, причем такой образец должен иметь родословную или выписку из документа, доказывающего его происхождение".

Сие саркастическое предписание Андерсона отстаивал и его преемник по должности д-р А. У. Ф. Бэнфилд. В 1974 году он выразил свое "хорошо продуманное мнение" о том, что в исторические времена в районе полуостровов Лабрадор и Унгава не было ни одной местной разновидности медведей гризли. "Доказательства по поводу существования гризли, основанные на слухах, - говорил он, рикошетом кивая на Элтона, - больше дезориентировали, чем направляли на истинный путь ученых, особенно это относится к россказням о возможном существовании медведей на полуострове Унгава в северном Квебеке и на Лабрадоре".

Давайте мы все-таки коснемся вкратце доказательств, столь бесцеремонно отвергнутых Андерсоном и Бэнфилдом. У нас нет письменных сведений о том, что именно было известно первым поселенцам из Европы о большом буром медведе, но на карте мира, составленной Дессельером примерно в 1550 году, есть четкий рисунок двух медведей на припае у берега Лабрадора, сопровождаемый надписью на французском языке: "Медведи на льду". Оба зверя одинаковой величины, но один белый, а другой бурый. Третий медведь, тоже бурый, изображен на лабрадорском массиве. Известно, что гризли тундр центральной арктической зоны довольно часто выходят на морской лед, где белые медведи чувствуют себя как дома, а черные если и появляются, то крайне редко.

Один из первых английских поселенцев на Лабрадоре, капитан Джордж Картрайт, отмечал, что там обитал один вид медведей, отличавшийся от белых и черных. Сам Картрайт никогда не проникал в глубь Лабрадора и не видел этого странного медведя собственными глазами, однако, основываясь на том, что его переводчик слышал от местных жителей, он описал его как "одного из очень свирепых медведей с белым воротником вокруг шеи". Такое описание совпадает с рассказами современных индейцев монтанезов о "большом медведе" и наскопитов о "мехташуи" - очень больших бурых медведях, свирепых и опасных, когда их раздражают. Упомянутый Картрайтом белый воротник вокруг шеи, видимо, должен означать серебристо-серую мантию гризли.

В XIX веке упоминания о больших медведях становятся все более частыми и более конкретными. В то время Компания Гудзонова залива имела действующие фактории на побережье Унгавы, а иногда и в ее глубинных районах, а миссии мораван^* располагали факториями на Атлантическом побережье Лабрадора. Один из первых агентов упомянутой компании Джон Маклин в течение шести лет проработал в Форт-Шимо в южной части залива Унгава, а до этого четыре года - на территории нынешней Британской Колумбии, где он впервые встретился с западным гризли. В отчете по району Унгавы за 1837-1838 годы он упоминает шкуры черных медведей, гризли и полярных (то есть белых) медведей, а в книге о своей торговой службе в Унгаве сообщает, что "черный медведь избегает людей и неопасен, гризли же, напротив, пользуется значительным уважением "властелина природы"... Если подумать об огромных пространствах, отделяющих Унгаву от "дальнего Запада", то кажется непостижимым, как это гризли очутился в таком уединенном месте... тем не менее сам факт их существования в этом районе не вызывает сомнения, поскольку я самолично выторговал и послал в Англию несколько шкур".

^* (Моравы (моравские братья) — члены одноименной религиозной секты, возникшей в XV в. в Чехии. Принадлежавшие к ней миссионеры активно действовали на северо-востоке Канады. Они не только распространяли среди здешних эскимосов и индейцев христианство, но и вели с ними торговлю (главным образом выменивали пушнину).)

Сохранились отчетные данные о торговых операциях по округу Унгава за сезоны 1838-1839 и 1839-1840 годов. В 1838 году была приобретена одна шкура черного медведя, а в следующем году - одна шкура черного и четыре шкуры "серых" медведей - так называли тогда в Компании Гудзонова залива медведя гризли. Наблюдения Маклина подтверждаются отчетами и других работников компании. Капитан Уильям Кеннеди, служивший в районе Унгавы в 1860-х годах, утверждал, что большое количество медвежьих шкур приобретали Форт-Шимо и Форт-Наскопи, а также фактория Джордж-Ривер, которые затем продавали их торговцам в качестве разновидности шкуры (западного) гризли. В 1884 году некий Миттлбергер, бывший агент той же компании, проживавший в США, утверждал, что в период его службы в компании (вероятно, в 1870-х годах) гризли на Лабрадоре еще встречались.

Отчеты шести моравских факторий, растянувшихся цепочкой на протяжении 500 километров вдоль Лабрадорского побережья от Макковика на юге до Начвака на севере, показывают, что мораване в течение более ста лет регулярно выменивали шкуры "серых" медведей, или гризли, причем последнюю шкуру они приобрели в 1914 году.

Во второй половине XIX века внимание путешественников-ученых начали привлекать внутренние области Лабрадора и Унгавы. Один из них, этнолог Л. М. Тэрнер, проработавший в Форт-Шимо с 1882 по 1884 год, не сомневался в существовании гризли в этом регионе. "Бурый, или тундровый, медведь, возможно, обитает [теперь] на ограниченном пространстве в небольшом числе, впрочем достаточном, чтобы держать местных индейцев в постоянном страхе перед его бешеным нравом".

Медведи к тому времени стали встречаться действительно редко, что подтверждается отчетами геолога А. П. Лоу, проводившего по поручению правительства широкие исследования в северной и центральной частях Лабрадора и Унгавы. Он докладывал, что "особи тундрового медведя [в настоящее время] встречаются довольно редко... [но] нет сомнения в том, что медведи этого вида обитают в тундрах Лабрадора... время от времени индейцы, если им посчастливится убить медведя, приносят его шкуру в Форт-Шимо. А вообще-то они стараются его не трогать, питая к нему большое уважение и побаиваясь его крутого нрава и огромного роста".

К 1894 году в живых оставались, наверное, немногие гризли. Во всяком случае, с этого года Компания Гудзонова залива, кажется, не выменяла ни одной шкуры, а моравы - всего одну. Тем не менее около 1900 года частный торговец по имени Мартин Хантер, державший факторию на острове Антикости, приобрел несколько больших шкур бурого медведя. По словам Хантера, это были шкуры "огромных и очень свирепых животных. Одна шкура, которую я измерил, была размером 7 X 9 футов и имела не меньше одиннадцати дырок от пуль". Вполне возможно, что эти шкуры поступили из южного Лабрадора. Гарольд Хорвуд, писатель и натуралист из Ньюфаундленда, сообщил мне, что "местные жители Лабрадора, как белые, так и индейцы, определенно утверждают, что медведи [гризли] раньше встречались в юго-восточном направлении до хребта Мили, протянувшегося прерывистой цепью между городами Гус-Бей и Картрайт".

Американский путешественник Дилон Уоллес, проведший часть зимы 1905/06 года в Форт-Шимо, прежде чем отправиться по суше к заливу Гамильтон, сообщал, что "очень большой и коварный бурый медведь, согласно преданию, обитает в тундре восточнее реки Джордж. Мистер Питер Макензи рассказал мне, что много лет назад, когда он работал в Форт-Шимо, индейцы принесли ему одну из медвежьих шкур, а Форд, торговый агент [фактории] "Джордж-Ривер", говорил, что лет двадцать спустя он видел кусок одной из этих шкур. Оба они утверждали, что шерсть на шкуре была очень длинной, светло-коричневого цвета с серебристым отливом, совершенно отличной по цвету от шерсти других медведей - белого или черного... Индейцы говорят о нем со страхом и убеждены, что он еще существует, хотя никто из них не мог с уверенностью утверждать, что видел хотя бы одного медведя за последние десять лет".

Как полагает Элтон, остатки первоначальной популяции гризли после 1900 года влачили жалкое существование в почти непроходимом треугольнике горной тундры в северной части Лабрадора к западу от хребта Торнгат. Этот район вполне мог служить "поставщиком" медвежьих шкур для моравских факторий зимой 1913/14 года. Шкуры обменивали инуиты, которые охотились в этой местности на карибу.

Этот огромный зверь, возможно, в последний раз попался на глаза людям в 1946 году в арктической тундре, когда экипаж низко летевшего самолета канадских ВВС обнаружил трех медведей примерно в полуторастах километрах северо-западнее Шимо. Трио состояло из "одного довольно крупного бурого медведя и двух медведей поменьше". Пилот и штурман-наблюдатель, знакомые с северной фауной, утверждали, что это были не черные и не белые медведи.

Несмотря на эти и другие доказательства, ученый истэблишмент продолжал отрицать существование в далеком или недавнем прошлом местной популяции медведей гризли в районе Гудзонова залива. Впрочем, после 1975 года ученые перестали оспаривать этот факт. В том году, раскапывая остатки поселения инуитов конца XVIII века в Окак-Бей на Лабрадоре (неподалеку от места расположения моравской миссии и фактории), антрополог Гарвардского университета Стивен Кокс обнаружил хорошо сохранившийся череп медведя гризли.

Череп из Окаки принадлежал молодой самке и имел ряд странных особенностей, заставивших некоторых специалистов предположить, что продолжительное существование гризли в районе Лабрадора-Унгавы отдельно от их родственников, обитавших к западу от Гудзонова залива, привело к образованию какой-то новой расы. Скорее всего, мы так и не узнаем точно, означала ли гибель наскопитского "мехташуи" конец новой разновидности. В чем мы действительно можем быть уверены, так это в том, что большой медведь гризли Унгавы и Лабрадора канул в вечность.

Как полагал американский зоолог, ныне покойный д-р Франсис Харпер, много путешествовавший по Лабрадору, различимый вид северо-восточного гризли вымер в районе Унгавы и Лабрадора после проникновения туда огнестрельного оружия. С одной стороны, индейцы и инуиты получили (от торговцев) средства для нападения на больших медведей, которые ранее чувствовали себя практически неуязвимыми. С другой стороны, появление огнестрельного оружия привело к массовому истреблению карибу в арктической тундре, и оставшиеся в живых медведи, питавшиеся в основном павшими оленями, понесли неизбежные потери от голода и сопутствующих ему болезней.

Какими мы были, такими и остаемся.

Немало медведей гризли все еще живут в национальных парках и на других охраняемых территориях. Однако даже там этот вид медведей не может чувствовать себя в безопасности перед лицом нарастающих требований "изгнать медведей" с обширных площадей многих национальных парков. Считается, что они представляют опасность для полчищ людей, направляющихся в парки, чтобы "вступить в контакт с природой".

Эти люди, видимо, хотят стерильного контакта с природой. И кажется, они его получат: национальные парки США и Западной Канады спешат "распорядиться" десятками и даже сотнями гризли. Иногда их просто отстреливают, порой заманивают в ловушки и вывозят в отдаленные районы, где кормовых ресурсов хватает только для сохранения местной популяции медведей. Бывает, что их изгоняют из национальных парков, за пределами которых с ними быстро расправляются профессиональные охотники, причем часть охотников

довольствуется лишь желчным пузырем, за который, как и в случае с белым медведем, покупатели с Востока платят большие деньги.

Везде, где только еще существуют популяции диких гризли, их уничтожают охотники-спортсмены или охотники-профессионалы. Уничтожают не только ради добычи, а и в соответствии с правительственными программами, рассчитанными на умиротворение охотников на карибу, лося, вапити и других оленей, снежную козу и снежного барана. Перебив чересчур много этих животных, охотники теперь сваливают вину за плохую добычу на медведей гризли и волков и требуют их полного истребления.

Угроза уничтожения нависла даже над остатками медвежьего клана в арктической тундре западнее Гудзонова залива. Хотя на медведей номинально распространяется законодательство об охране природы Северо- Западных территорий Канады, их все еще разрешается убивать "в порядке самозащиты". Учитывая определенную репутацию, которой мы наделили гризли, любой охотник, белый или краснокожий, пожелавший убить медведя, может чувствовать себя свободным от преследований законом. В 1967 году, когда я путешествовал по западной Территории Канадской Арктики, я слышал о том, что восемь медведей гризли и какое-то число белых медведей были убиты, надо думать, в порядке "самозащиты". Разумеется, ни один такой случай властями расследован не был.

Оставшаяся популяция медведей арктических тундр насчитывает, возможно, не более 300 особей. Они не могут или не хотят жить возле мест активной человеческой деятельности, а в дальнейшем им еще предстоит испытать массовое "освоение природных ресурсов" в районах их традиционного обитания. В последние десятилетия часть медведей, по-видимому, переселится из арктических тундр в каменистую, дикую, сходную с лунным ландшафтом местность, расположенную севернее залива Честерфилд-Инлет. Здесь они смогут обрести хотя бы временный покой. Однако этот весьма суровый край земли способен прокормить лишь очень немного животных.

Интересно, не будут ли в скором времени ученые-эксперты утверждать, что гризли арктических тундр, каково бы ни было его происхождение, является не более чем плодом досужей фантазии?

В своей лоснящейся черной шубе грузный, но вместе с тем проворный барибал^* играет двойную роль в придуманном современным человеком сценарии из жизни диких мест. С одной стороны, он кажется слегка комичным и довольно симпатичным существом, способным в то же время пощекотать нервы туристу-фотолюбителю, с другой - свирепым потенциальным убийцей, каким его видит через телескопический прицел своей мощной винтовки охотник-спортсмен, воображающий себя этаким Даниэлем Буном^**.

^* (Барибал (американский черный медведь) — Ursus (Euarctos) americanus.)

^** (Американский исследователь и колонист (1735-1820). - Прим. перев.)

Таким образом, как ни парадоксально, черный медведь является одной из основных туристических достопримечательностей и в то же время он играет главную роль в "добычливой" охоте на крупного зверя.

Когда европейцы впервые появились на Североамериканском континенте, черные медведи в изобилии встречались на всей территории между Атлантическим и Тихим океанами, от верхней границы древесной растительности субарктики до Мексики включительно. Они населяли все Атлантическое побережье, за исключением острова Сейбл и островов Магдален, расположенных слишком далеко от материка, чтобы туда могли добраться эти, в сущности, наземные животные. Кроме того, на занимаемой барибалами территории их было так много, что первые поселенцы порою называли их "медвежьей чумой".

В 1750 году некто Томас Райт провел несколько месяцев на необитаемом в то время острове Антикости. Позднее он поделился своими впечатлениями в небольшой книжке, в которой, в частности, говорилось, что "медведи - основные обитатели острова - столь многочисленны, что всего за шесть недель мы настреляли пятьдесят три штуки и могли бы при нужде настрелять вдвое больше... Эти животные так мало сталкивались с людьми, что не испытывали никакого страха, когда мы иной раз проходили совсем близко от них; да и сами они никогда не выказывали намерения напасть на нас, за исключением самок, которые защищали своих малышей".

Наблюдения Райта позволяют нам четко представить, каким был черный медведь - один из обычнейших в те времена крупных млекопитающих - во времена первого появления европейцев: безопасный для человека и в то же время не боящийся его. Что касается его былого изобилия, то оно подтверждается не вызывающими сомнения ранними свидетельствами из тех частей Новой Англии, которые стали нынешними приатлантическими провинциями Канады, а также с территории бывшей Новой Франции. Еще в 1802 году поселенцы, вновь прибывшие на берега реки Сент-Джон в провинции Нью-Брансуик, жаловались, что медведей было слишком много ("леса просто кишат ими"), и в безотчетном страхе загоняли свою скотину на речные острова; женщины и дети отказывались покидать свои жилища без сопровождения мужчин, вооруженных ружьями или топорами.

Можно прикинуть примерную численность первоначальной популяции черного медведя. Около 1500 года к востоку от линии, проходящей с севера на юг через города Бостон и Квебек, обитало от 100 000 до 120 000 медведей. Будучи, по существу, лесными жителями, они, по-видимому, сохраняли стабильную численность в первые годы исследований прибрежных районов и развития морского промысла. Но, когда люди начали интенсивно заселять этот район, число медведей в нем стало быстро идти на убыль.

Поселенцы и колонисты убивали медведей не только ради мяса, жира и шкуры. Они видели в них угрозу сельскому хозяйству. Если коренные жители относились к этим животным с уважением, граничащим с почитанием, то пришельцы приберегли свое уважение для их убийц. Наиболее удачливые охотники на медведя пользовались авторитетом как спасители поселений наравне с охотниками на индейцев. Они равнялись на Даниэля Буна, этого кровожадного мясника, уничтожившего ни много ни мало 2000 черных медведей и заработавшего на этом надлежащее место "героя" в американской мифологии.

Как и многие другие животные, черный медведь был постоянным объектом людской клеветы и злословия, хотя статистических данных, которые подтверждали бы его беспричинные нападения на человека, очень мало. Что же касается угрозы сельскому хозяйству, то согласно подтвержденным данным об ущербе, нанесенном фермерским хозяйствам округа Пис-Ривер провинции Альберта медведями одной из немногих сохранившихся стабильных популяций, он ежегодно составляет в среднем порядка одной десятой цента на доллар прибыли. Убытки происходят главным образом за счет разорения пчелиных ульев немногими животными, не способными противиться своему пристрастию к меду. Подавляющее большинство сообщений о нападениях любых видов медведей на домашний скот не выдерживало проверки, которая обычно подтверждала, что медведи питались уже павшими домашними животными.

Считая медведей закоренелыми убийцами их бедных овечек, жители острова Кейп-Бретон систематически доводили некогда огромное количество местных черных медведей до размера небольшой группы, ограничивая ее распространение пределами национального парка. Но странное дело: медведей уничтожали, а потери овец не только не уменьшались, но достигали таких размеров, что овцеводство на Кейп-Бретоне стало практически убыточным занятием. Позднее выяснилось, что настоящими преступниками были (как, видимо, и прежде) одичавшие собаки.

Словом, и сейчас невозможно предъявить черному медведю обоснованное обвинение как виду, который-де серьезно препятствует хозяйственной деятельности людей. Несмотря на это, его продолжают преследовать. В 1956 году в провинции Квебек правительственные вознаграждения в размере 10 долларов за голову были выплачены за 4424 убитых черных медведя. Кроме того, охотникам, убившим наибольшее количество медведей, были вручены премии на общую сумму 9000 долларов. Большинство из них были убиты в отдаленных районах полуострова Гаспе и южной Унгавы, где они не могли причинить людям никакого вреда. Так или иначе, премии послужили приманкой для многих иностранных охотников- спортсменов, главным образом из Соединенных Штатов.

По щедрой оценке специалистов государственной Службы охраны диких животных, в настоящее время популяция черного медведя на всем восточном побережье Канады, включая большую часть восточного Квебека и всю Унгаву, насчитывает около 10 000 особей. Этот вид медведей считается полностью исчезнувшим на острове Принца Эдуарда и практически исчезнувшим в большинстве других населенных районов.

Каково будущее черного медведя? Цитирую брошюру, изданную недавно правительством Канады: "Использование и воспроизводство запасов охотничье-промысловых животных должно быть нацелено на поддержание популяций в отдаленных районах в интересах охоты и на ограничение их численности в более населенных районах, где возникает проблема хищничества. Прежде считавшийся нежелательным хищником, причинявшим большие неудобства, черный медведь сейчас быстро завоевывает по-пулярность в качестве призового охотничьего животного... Многим охотникам - любителям крупной дичи особенно импонирует весенняя охота - она дает им возможность поохотиться на крупного зверя, когда охота на других животных запрещена... В дальнейшем статус черных медведей как охотничье-промысловых животных будет, несомненно, укрепляться по мере роста людского населения и увеличения спроса на промысловые виды животных".

Небольшой, но яркий пример действенности подобной политики привела одна торонтская газета в августе 1981 года. Она писала: "В центральных и северных районах провинции Онтарио должностные лица Службы охраны природных ресурсов были вынуждены убить более 36 черных медведей, поскольку поздний урожай [диких ягод] вынудил медведей выйти из лесов и приблизиться к населенным районам". Вот так прилежные "хранители природы" заботятся о запасах охотничье-промысловых животных. Не мудрено, что эта должностная порода людей не выходит у вас из головы и порой становится поперек горла.

"Более населенные районы", очевидно, включают в себя национальные парки. В период между 1950 и 1979 годами смотрителями канадских национальных парков Джаспер и Банф были убиты 523 и насильственно изгнаны 547 черных медведей. Популяция черного медведя этих двух огромных парков в настоящее время "оценивается" всего в 300 голов. Принятая практика подчеркивает неизбежность господства людей в этих "природных заповедниках", а слишком большое количество медведей, черных или гризли, очевидно, вредит "активному отдыху гостей национальных парков". Вред, причиняемый диким животным человеком, разумеется, не в счет.

Воспользовавшись текущей оценкой канадской "потенциальной добычи" в 30 000 черных медведей в год, предложенной экспертами провинциальных и федеральных служб, охотники, надо полагать, смогут пролить достаточно крови в свое удовольствие... пока что. Но когда последние черные медведи уйдут вслед за своими белыми и бурыми собратьями, на кого же тогда обратят срой взор наши бедные охотники?