Глава 6. Белый призрак

Белый призрак

Мне, начинающему натуралисту, в четырнадцать лет посчастливилось совершить экскурсию к побережью Гудзонова залива в северной части провинции Манитоба. Я отправился туда с братом моего деда Фрэнком Фарли, известным орнитологом. В те годы орнитологи тратили почти все свое время на собирание образцов для коллекций, и дедушка Фрэнк не был исключением: он собрал замечательную коллекцию птичьих яиц, и мне, как его помощнику, предстояло ее пополнить.

Ранним июньским утром он отправил меня на берег залива поискать гнезда ястребов. Их оказалось немного, и они находились далеко друг от друга. Лишь после полудня я набрел на скалу с большим выступом, который мне показался идеальным местом для гнезда хищной птицы. И действительно, в расселине скалы на высоте больше пятнадцати метров над берегом виднелось нехитрое сооружение из прутьев и водорослей, принадлежащее паре мохноногих канюков. Пока эти большие птицы в тревоге кружились над моей головой, я завладел яйцами и, завернув их в вату, уложил в заплечную сумку. Покончив с этим, я огляделся вокруг.

Подо мной, закручивая воронки, бурлила ледяная вода, а с восточной стороны на фоне свинцового моря маячил какой-то предмет ржаво- красного цвета. Воспользовавшись полевым биноклем, я разглядел разбитые обломки выброшенного на берег судна. Тотчас же я позабыл про ястребов и яйца - немногие вещи способны так ярко разжечь мальчишеское воображение, как кораблекрушение. Это была носовая часть небольшого грузового судна прибрежного плавания. Я взобрался наверх по искореженным листам обшивки и очутился на палубе торчащего из воды бака. И сразу понял, что я здесь не один.

Метрах в ста ко мне легким шагом двигались три медведя. Цвет их шкуры напоминал слоновую кость. Глава этого трио казался неправдоподобно огромным, правда, его ведомые были, пожалуй, не крупнее пары спаниелей. Не требовалось быть натуралистом, чтобы сообразить, что передо мной - медведица с двумя медвежатами. Ужас охватил меня! "Всегда держись подальше от медведицы с детенышами" - эту заповедь мне настойчиво вдалбливали в голову трапперы^* и обитатели лесной глуши, с которыми мне приходилось встречаться. И хотя все они имели в виду сравнительно небольшого черного медведя - обитателя северных лесов, я почувствовал, что их предостережение в полной мере относится и к чудовищному призраку, с плавной легкостью направляющемуся в мою сторону.

^* (Trapper (англ.) - охотник, ставящий капкан. - Прим. перев.)

Первым моим побуждением было дать деру. Но, сдвинувшись с места, я выдал бы себя, а у меня не было ни малейшего желания состязаться с медведицей в скорости. Легкий бриз дул в мою сторону, и я в душе надеялся, что грозное трио проследует мимо, не заметив, как я распластался от страха на баке погибшего судна.

Звери уже находились метрах в десяти от меня, когда вдруг, без всякой видимой причины, медведица остановилась и поднялась на свои мощные задние ноги, вытянув вперед для равновесия огромные передние лапы с длинными изогнутыми когтями. Наверное, я шевельнулся: медведица подняла голову, и наши взгляды на мгновение встретились. Наморщив черный нос, она громко фыркнула, затем с поразительной для такого громадного зверя гибкостью повернулась и галопом припустилась в обратном направлении; за ней, не отставая ни на шаг, неуклюже подпрыгивали малыши.

Мое отступление было почти столь же стремительным, и, когда я снова предстал перед дядюшкой Фрэнком, яйца в моем рюкзаке превратились в омлет. Он был весьма удручен этим обстоятельством и с большим недоверием выслушал мой рассказ о встрече с медведями. Но когда я уговорил его пойти (прихватив ружье) со мной к останкам потерпевшего крушение судна, отпечатки следов на пляже, каждый величиною с суповую тарелку, убедили его в правдивости моей истории. По его словам, ему не приходилось слышать, чтобы белый медведь с детенышами забирался так далеко на юг. Он даже захотел сообщить об этом случае в какой-нибудь специальный научный журнал.

Для него мое неожиданное столкновение с медведями было всего лишь необычным происшествием, для меня же - первой, навсегда запечатленной в памяти встречей с одним из самых великолепных, наименее изученных и наиболее преследуемых животных на Земле.

Весом до 600 килограммов и длиной до 3,5 метра, белый медведь - один из самых крупных сохранившихся наземных хищников. Он не имеет себе равных в ловкости и силе. Эрнест Сетон-Томпсон описал случай, когда белый медведь поймал в воде тюленя весом в пятьдесят килограммов и прыгнул на край плавучей льдины со своей добычей в зубах, "подобно норке, вытаскивающей на берег форель". Говорят, видели, как однажды белый медведь, убив белуху весом около двух тонн в ее родной стихии, выволок затем тушу за границу прилива.

Животное-долгожитель, белый медведь может прожить до сорокалетнего возраста. Он чувствует себя как дома и на твердой земле, и на плавучих льдах, где передвигается своим плавным шагом со скоростью до пятидесяти километров в час. Белый медведь способен перепрыгнуть через трехметровую трещину и взобраться на почти отвесную скалу или ледяной зубец. В воде он также движется с удивительным изяществом. Слой подкожного жира не только защищает его от холода и помогает держаться на плаву, но и позволяет неделями обходиться без пищи в голодное время; густой водоотталкивающий мех дает ему возможность подолгу находиться в ледяной воде, гибельной для любого другого члена семейства медведей. Огромные ластовидные лапы до тридцати сантиметров в диаметре сообщают его гладкому, обтекаемому туловищу движение в воде со скоростью до шести узлов. Нередко с кораблей, находившихся за 500 километров от ближайшей суши, наблюдали белых медведей, плававших без видимых признаков усталости.

Большинство из нас знакомо с этим существом по избитому клише: фото белого медведя, сидящего с печальным видом в жаркий день в бетонном бассейне городского зоопарка. Это изображение, видимо, должно облегчить самочувствие обливающегося потом человечества, внушая ему уверенность в том, что его страдания - ничто по сравнению с муками животного, привыкшего к царству вечного льда и снега. Поскольку, как гласит надпись под снимком, перед вами - полярный медведь.

Это название - исторически ошибочное употребление термина, вошедшего в обиход лишь в начале XIX века. Ранее это животное было известно как "белый медведь"^*. В 1-м веке н. э. римляне называли его так, чтобы отличить от бурого собрата, обитавшего по всей Евразии. Еще задолго до христианской эры из наиболее ценных приобретений, тешивших гордое тщеславие царей и вождей племен, считались содержавшиеся в неволе белые медведи. Во времена средневековья их держали в своих великолепных дворцах даже христианские епископы. С незапамятных времен белые медведи считались олицетворением сверхчеловеческой мощи во всей умеренной климатической зоне Евразии. В хрониках японской империи 658 года н. э. говорится о том, что в Японии и Маньчжурии при императорских дворах белых медведей почитали как носителей сверхъестественной силы. Владыки рангом поменьше удовлетворялись шкурой, зубами или даже изогнутым когтем. Каждый из этих предметов считался ценным талисманом.

^* (Некоторые жители приморских стран называли его также "морским" или "водяным" медведем. Когда наука впервые признала его существование в 1774 году, ему присвоили латинское наименование Ursus maritimus (морской), а не Ursus polaris (полярный).)

Откуда же попадали в неволю эти белые медведи? Определенно не из арктических регионов, где они обитают ныне, ибо в те далекие времена эти места были Terra incognita^*. Вполне очевидно, что европейские белые медведи, еще будучи детенышами, отлавливались на норвежском побережье вплоть до Бергена на юге или на берегах Ботнического залива в Балтийском море. Медведи восточного происхождения поставлялись, по-видимому, с Курильских островов, где остаточная первичная популяция просуществовала до 1690-х годов. Меньше повезло медвежьим кланам Норвегии и Балтики. Обе эти популяции были истреблены еще до начала X века. Потом пойманные медведи (или их шкуры) доставлялись сначала из Исландии, а позднее из Гренландии. В 1253 году король Генрих III держал живого белого медведя в лондонском Тауэре и дорожил им как одним из своих ценнейших сокровищ.

^* (Нечто неизвестное, неизведанная область (лат.). - Прим. перев.)

В прошлом ареал белого медведя, очевидно, не ограничивался полярными областями Европы и Азии. Он обитал также и в Америке. В самом деле, первые путешественники, направляющиеся к северо-восточному побережью Нового Света, наиболее часто выделяли в своих описаниях именно белого медведя. И не потому, что он был в диковинку. Напротив, исторические данные свидетельствуют: белый медведь принадлежал к числу наиболее часто встречающихся крупных млекопитающих того времени.

В сагах северных викингов, плававших у побережья Лабрадора и Ньюфаундленда около 1000 года н. э., упоминается именно (и только) этот вид медведя. Торфин Карлсефни даже назвал "Белым Медведем" один из островов, расположенных к юго-востоку от Лабрадора.

Все другие документы, относящиеся к плаванию Джона Кабота^* 1497 года, были утрачены, но до нас дошла все-таки карта того периода, на которой изображена его Prima Terra Vista^**. На карте надпись: [Здесь] много белых медведей". Еще одно упоминание такого рода содержится в отчете о последующем плавании сына Кабота, Себастьяна. "Он [Себастьян] говорит, что там очень много медведей, которые питаются тресковой рыбой... медведи ныряют в гущу тресковой стаи и... гонят ее к берегу... это полагают причиной того, что такое множество медведей не беспокоит население страны [потому что они имеют так много рыбы для еды]".

^* (Джон Кабот (примерно между 1450 и 1455-1499?) - итальянский мореплаватель, состоявший с 1490 года на английской службе. Достиг берегов Североамериканского континента в 1497 и 1498 годах.- Прим. перев.)

^** (Первая увиденная земля (лат.). - Прим. перев.)

Большинство открытий первых португальских мореплавателей тоже известны лишь по древним картам. Например, на так называемой Мюнхен-Португальской карте к западу от Ньюфаундленда имеется пометка: "Эту землю Гаспар Корте Реал... впервые открыл [в 1501 году] и привез домой лесных обитателей и белых медведей".

Самый ранний отчет о встрече здесь с белыми медведями содержится в описании плавания Жака Картье 1534 года. Один белый медведь был обнаружен на острове Фанк, где он питался, видимо, бескрылыми гагарками. На другой день после этой встречи судно Картье нагнало в открытом море еще одного белого медведя, и его люди убили зверя. Затем, исследуя залив Св. Лаврентия, Картье обнаружил медведей на острове Брион изолированного архипелага Магдален. Медведи, по всей вероятности, были белые, питались тюленями, моржами и морскими птицами, в изобилии водившимися тогда на островах Магдален.

Спустя два года после первого плавания Картье английское экспедиционное судно капитана Хора потерпело крушение в одном из фиордов южного побережья Ньюфаундленда. Ричард Хэклют, беседовавший с несколькими членами экипажа, пережившими кораблекрушение, рассказывает нам, что они видели "множество медведей, как черных, так и белых, из коих они несколько убили и употребили в пищу их мясо, оказавшееся совсем не плохой пищей". Примечательно, что это было первым упоминанием в ранних анналах о черных медведях, которые, будучи лесными обитателями, лишь случайно встречались на берегу. В то же время люди Хора проникли, по-видимому, довольно далеко в глубь страны по фиорду, который, возможно, был тем самым местом, что ныне зовется заливом Белого Медведя.

И это название не единственное. На карте Ньюфаундленда до настоящего времени не меньше двадцати заливов, озер, рек, бухт и островов значатся под названием "Белого Медведя". Вместе с еще большим количеством подобных географических названий на Лабрадоре они свидетельствуют о былом изобилии великолепного зверя в этом регионе.

Существование белых медведей на северном берегу залива Св. Лаврентия в прошлом подтверждается описанием злоключений Маргериты де ля Рош. Эта знатная юная француженка сопровождала своего родственника де ля Рок де Роберваля в 1542 году на судне, следовавшем в Квебек, чтобы основать там поселение. Однако "аморальное" поведение Маргериты и ее любовника в течение длительного перехода через Атлантику разгневало Роберваля, и он высадил преступную пару вместе со служанкой на острове Демонов - одном из островов Мекатина. Два года спустя Маргериту нашли там французские рыбаки, узнавшие, что ее любовник, служанка и рожденный ею на острове ребенок умерли. В дошедшем до нас описании упоминаются "белые, как яичная скорлупа, медведи", доставлявшие им немало хлопот.

Остров Демонов не был западной границей ареала белого медведя, встречавшегося по крайней мере до устья реки Св. Лаврентия. Интересно, что уже в 1930-х годах в прессе промелькнуло сообщение: вблизи озера Св. Жанны в верховьях реки Сагеней застрелена старая самка белого медведя.

О том, как далеко на юг расселялись белые медведи, можно судить по сообщению "о медведях, как черных, так и белых", Дэвида Ингрема, хотя сам он, по-видимому, никогда не бывал севернее Новой Шотландии. Даже на заре колониальных времен белые медведи обитали, видимо, южнее залива Делавэр, а уже в XVIII веке один медведь был застрелен в заливе Мэн.

Андре Тевет в своем описании залива Св. Лаврентия, датированном приблизительно 1575 годом, сообщает, что много белых медведей "совершало набеги на хижины [коренных] жителей и те были вынуждены рыть ямы, которые они покрывали ветками и листьями", вероятно пытаясь спрятать и сберечь свои съестные припасы.

Не одни коренные жители страдали от набегов белых медведей. В середине XVI века они здорово досаждали баскским китобоям, промышлявшим в Гудзоновом заливе: звери бродили в поисках добычи вокруг мест переработки китового жира, бесцеремонно хватая китовое мясо и ворвань, считая, видимо, что эти продукты принадлежат им по праву. Но, как сообщал Антони Паркхерст из Ньюфаундленда в 1574-1578 годах, избыток белых медведей имел и свои преимущества. Их было, писал он, "так много вокруг... что вы могли убивать их столько, сколько хотели, и мясо их по вкусу напоминало телячье". Однако, продолжал он, "такие же нахальные, [как местные лисицы] , медведи среди бела дня без стеснения тащили у вас из-под носа вашу рыбу, хотя, как мне кажется, они не причиняли никому вреда, если только их не вынуждали к этому". Что Паркхерст имел в виду именно белых медведей, очевидно не только из его описания их поведения, а также из показаний Стефана Пармениуса после кратковременного путешествия его в восточную часть Ньюфаундленда в 1583 году, который писал: "Медведи также появляются у рыбацких стойбищ, где их иногда убивают. Они кажутся мне белыми, судя по цвету их шкур".

Смелость белых медведей всегда была отличительной и, как считали европейцы, наиболее опасной чертой их поведения. Однако в основе их самонадеянной дерзости лежит, по-видимому, не столько грубая сила, сколько спокойная уверенность, что у них нет врагов и что они могут бродить там, где им заблагорассудится. Подобная уверенность казалась вполне оправданной в те дни, когда их контакты с людьми ограничивались местными жителями. Хотя первобытные люди могли убивать и убивали белых медведей, они все же старались избегать стычек с ними, исходя отчасти из убеждения, что осторожность - храбрости не помеха, и отчасти из чувства восхищения этими животными, которое было сродни благоговейному почитанию.

Со своей стороны медведи отвечали людям таким отношением, которое можно выразить формулой: живи и давай жить другим. Отсутствие агрессивности у белых медведей весьма удивляло первых исследователей, хотя, как правило, они не отвечали им взаимностью.

В ранних цивилизациях иудейско-христианского вероисповедания укоренилось, как само собой разумеющееся, представление о всех крупных плотоядных животных как о врожденно свирепых и жестоких хищниках, которых следует считать вредными тварями и уничтожать, где придется. Не был исключением и белый медведь. Еще в XVI веке он приобрел недобрую репутацию людоеда, предпочитающего черепам тюленей человечьи черепа. Подобных небылиц было предостаточно, хотя на самом деле достоверными доказательствами подтверждается лишь несколько случаев неспровоцированных нападений белых медведей на человека, причем в ряде случаев сама достоверность этих доказательств сомнительна.

Если медведи мирно сосуществовали с аборигенами, то этого не скажешь о их взаимоотношениях с прибывающими на судах контрабандистами. Насытившись по горло (вполне буквально) рыбой, и соленой, и свежей, европейские рыбаки, промышлявшие летом у берегов Нового Света, страстно жаждали отведать мяса, и наиболее доступным источником его был белый, или, как они его еще называли, "водяной", медведь. Встречавшийся в изобилии на побережье от Новой Шотландии до Лабрадора, где промышляли рыбу, он привлекал внимание людей не только цветом своей шкуры, но и тем, что совсем их не боялся и при появлении человека не прятался и не пускался в бегство. Наоборот, медведь будто нарочно выискивал береговые рыбацкие поселения, которые его чуткий нос улавливал за несколько километров. Там он бесцеремонно угощался рыбой из сушилок, чем приводил в ярость их владельцев. Все эти причины, а также интерес, проявляемый европейцами к косматой медвежьей шкуре, сразу же сделали его мишенью для уничтожения.

Можно лишь удивляться, насколько живучим оказался белый медведь в подобных условиях. Тем не менее его популяции в южной части Ньюфаундленда резко сократились уже к концу XVII века, когда о нем стали ходить всякие небылицы. Барон Лахонтан, например, писал в 1680 году: "Белые медведи - это чудовищные звери... они настолько свирепы, что нападают в море на шлюпку с семью-восемью рыбаками на борту... Я никогда не видел их, за исключением одного медведя... который определенно разорвал бы меня на куски, если бы я не выследил его на приличном расстоянии и не имел достаточно времени, чтобы убежать под укрытие Форта-Луи в Пласеншии [на юго-восточном берегу Ньюфаундленда]".

Как ни парадоксально, уничтожение европейцами "водяных" медведей в южном и восточном районах залива Св. Лаврентия привело к противоположному результату на северном берегу залива. К западу от пролива Белл-Айл лежала Страна Белых Медведей. Их было там множество, чему способствовало обилие пищи: зимой и ранней весной - легкодоступные стада гренландского тюленя и хохлача, в течение всего года - длинномордого и обыкновенного тюленя, а также молодых моржей. Поздней весной на бесчисленных прибрежных островках медведи лакомились яйцами и птенцами морских птиц. В реках весной и осенью косяками ходил лосось, а в устьях рек можно было поживиться треской и камбалой. На суше медведи питались ягодами и другой растительной пищей. Во времена аборигенов случалось, что белые медведи устраивали грандиозные пиршества у выброшенных на берег китовых туш.

В XVI веке китовым промыслом у северного побережья залива Св. Лаврентия стали заниматься баски. На берегу появилось такое количество китовых туш, что даже все белые медведи восточного побережья Северной Америки не смогли бы справиться с этим даровым угощением. Образовавшийся избыток пищи, видимо, и привел к "демографическому взрыву" популяции белого медведя. Их там развелось столько, что весь этот регион стал приобретать репутацию опасной зоны.

Если эта репутация и не была придумана хитроумными басками, чтобы отпугнуть конкурентов от мест чрезвычайно выгодного китобойного промысла, то, уж во всяком случае, баски способствовали ее распространению. Особенно дурной славой из-за белых медведей пользовался остров Антикости в самом центре китобойного промысла басков. В первой четверти XVII века, как поведал нам о том Шамплейн, даже местные жители избегали появляться вблизи этих мест, ибо, "по их словам, там встречаются очень опасные белые медведи". Другой француз, преподобный отец Сагард, проплывая мимо острова в 30-х годах XVII века, отмечал: "Как говорят, на острове Антикости обитают огромного роста белые медведи, которые едят людей".

Так или иначе, бесплатные завтраки, которыми баски в течение столетия снабжали белых медведей, обернулись для последних сомнительным благодеянием. Когда в начале 1600-х годов количество китовых туш поубавилось, белые медведи были вынуждены начать борьбу за существование. К тому же изобилие зверей пробудило меркантильные интересы французов, которые к этому времени снабдили ружьями индейцев северного побережья и склонили их к занятию пушным промыслом. С ружьями в руках аборигены одолели белых медведей, быстро отвыкнув относиться к ним с традиционным уважением после того, как поняли, что медвежьи шкуры можно обменять на безделушки и бренди на французских факториях. К началу XVIII века местные белые медведи как с острова Антикости, так и со всего побережья залива были преданы забвению вслед за их собратьями с острова Ньюфаундленд.

Несколько дольше они смогли продержаться в районе пролива Белл-Айл. Еще в 1707 году французский коммерсант Куртеманш считал, что белые медведи - обычное для этих мест явление. Однако уже к 1766 году все, что мог услышать о белых медведях побывавший в этом районе известный английский натуралист Джозеф Бэнкс, - это рассказ о том, как однажды видели самку с двумя детенышами по ньюфаундлендскую сторону пролива.

Белые медведи еще удерживали свои позиции по Атлантическому побережью Лабрадора, пока его не наводнили европейцы. В 1775 году купец из Моравии Йене Мунк, плававший вдоль этого побережья до Дейвис - Инлет, сообщал: "На этой земле изобилие оленей, лисиц, белых и черных медведей". Однако один из лучших отчетов о жизни белого медведя на Атлантическом побережье Америки оставил нам капитан Джордж Картрайт; он первым из европейцев создал на юге Лабрадора "колонию" - факторию с почтой, заготовкой рыбы и тюленей и прочими делами, на которых можно было заработать лишний фунт.

Картрайт эксплуатировал несколько лососевых промыслов, один из них - в заливе Сандуич на реке Белого Медведя, названной им так не случайно: здесь белые медведи вели свой, не менее интенсивный промысел рыбы. Вот сокращенный вариант его отчета о посещении соседней речки Игл 22 июля 1778 года:

"Примерно в полумиле вверх по реке я набрел на стремнину. Отсюда я увидел, как несколько выше по течению белые медведи ловили рыбу. Я подождал, пока они подплывут поближе, и вскоре самка с маленьким медвежонком, проплыв мимо меня, вышли несколько ниже на противоположный берег. Медведица сразу направилась к лесу, а медвежонок уселся на камень. Я выстрелил в него с расстояния около ста двадцати ярдов, и он свалился на землю, но тут же поднялся и пополз в лес, откуда до меня донеслись его жалобные стоны: я понял, что жить ему осталось недолго.

Звук выстрела моего ружья заставил еще нескольких медведей пуститься вплавь вниз по течению, и вскоре передо мной проплывала другая самка с полуторагодовалым детенышем. Я убил ее выстрелом в голову. Медвежонок, увидев меня и поняв, что я явился причиной гибели его матери, яростно бросился в мою сторону. Но прежде чем он успел отомстить за гибель своей матери, я всадил порядочный заряд дроби в его правый глаз, что заставило его закрыть и левый. Не успел он снова его открыть, как опять бросился на меня, обезумев от ярости и боли. Как только он приблизился к берегу, я выстрелил из второго ствола. Заряд почти ослепил его, теперь вся его голова была в крови; натыкаясь головой на камни и деревья, медвежонок удалился в лесную чащу.

Тут я увидел еще одну пару медведей - самку с детенышем, только что вылезших из воды в ярдах шестидесяти выше по берегу и свирепо оглядывавшихся по сторонам. Пока медведи прошли несколько ярдов по направлению к лесу, медведица не спускала с меня строгого взгляда. Я знал, что стрелять в нее значило подвергнуться серьезному риску - ведь ее сопровождал полуторагодовалый медвежонок, но не смог воспротивиться соблазну. Мне повезло: пуля попала ей прямо в сердце и свалила ее на землю. Однако она нашла в себе силы снова подняться на ноги и добежать до леса, где я вскоре нашел ее мертвой и без детеныша.

От подошедших ко мне капитана и матроса я узнал, что они стреляли в первую проплывшую мимо меня медведицу, после чего она добралась до небольшой пустынной возвышенности невдалеке от леса, где и умерла от полученной раны.

Оставив их свежевать тушу убитой медведицы, я направился вверх по реке и набрел на большой живописный водопад. Там я удобно расположился на голых камнях, чтобы полюбоваться красивым зрелищем и понаблюдать за несколькими белыми медведями, попавшими в поле моего зрения.

Непродолжительное наблюдение было прервано появлением белого медведя: старый самец вылез справа от меня из ольховника и медленно направился в мою сторону, опустив глаза к земле и едва не касаясь ее носом. Опершись локтями о камень, я нацелил на него свое ружье и, позволив ему приблизиться ко мне на пять ярдов, нажал на спусковой крючок. Пуля, попавшая в самую макушку, убила его наповал, но, упав, он скатился вниз по гладкому каменистому берегу в реку.

Оглядевшись вокруг, я увидел еще одного такого же громадного медведя, который осматривался, наполовину высунувшись из воды. Заметив меня, он тотчас же изо всех сил поплыл в мою сторону. Я был не готов к этой встрече и кинулся в лес, чтобы там перезарядить мое безотказное ружье. Пока я был занят этим делом, медведь нырнул в воду и поймал лосося, которого он затем пару раз подбрасывал в воздух, чтобы снова поймать его в воде. Когда я вышел из леса с заряженным ружьем в руках, я увидел, что медведь стоит в воде и, опираясь передними лапами о камень, с жадностью пожирает пойманного лосося. Прокравшись через кусты, я вышел прямо на него и прервал его завтрак, свалив зверя выстрелом пониже правого уха. Какое-то время мне казалось, что медведь находится в состоянии агонии, однако в конце концов он пришел в себя настолько, чтобы выйти на берег и уйти, пошатываясь, в лес.

Никогда в жизни я так не жалел, что не захватил с собой достаточно патронов, как в этот день самой великолепной охоты, которая когда-либо выпадала на долю охотника. Я уверен, что мог бы с легкостью уложить еще четыре-пять пар медведей. Их было очень много - мне самому удалось насчитать тридцать два, хотя их наверняка было намного больше, ведь после обильной трапезы они обычно отправляются в лес спать.

Располагая всего двумя оставшимися зарядами, не считая тех, которыми было заряжено мое ружье, я счел благоразумным вернуться на судно и подождать там прихода остальных людей. Вскоре они вернулись, так и не сумев освежевать плавающую на воде тушу второго убитого медведя: они не смогли даже приподнять с плоского камня его мертвую голову. Нам показалось, что этот медведь весил никак не меньше 1200 фунтов: величиной он превосходил самого большого быка, которого мне когда-либо приходилось видеть. Да, таким вот разочарованием закончился самый большой охотничий день в моей жизни: нам досталась всего лишь одна шкура, хотя мы и убили шестерых белых медведей".

Картрайт встречал белых медведей во все сезоны года. В конце апреля 1776 года один из его спутников "видел следы почти ста белых медведей, недавно переправившихся через залив Сандуич". Он сообщал также, что одиночные звери все еще попадались на Ньюфаундленде. Вероятно, медведи производили на свет детенышей в южной части Лабрадора, поскольку Картрайт не только правильно указывает на время появления приплода, но и упоминает про самок с медвежатами. Рассуждая о возможности возделывания земли на Лабрадоре, он замечает, что было бы трудным делом "защититься от нападений белых медведей и волков", которые, очевидно, были главными хищниками в этом районе. Интересно отметить также не только большое число белых медведей, обитавших на Лабрадоре во времена Картрайта, но и факт их сосуществования с шестьюстами инуитами (индейцами) и с еще более многочисленным племенем индейцев наскопитов. Однако, как и в других местах, сосуществовать им здесь с европейцами оказалось весьма затруднительно.

По мнению ортодоксально мыслящих биологов, все белые медведи, обитающие по Атлантическому побережью к югу от Гудзонова залива, относятся к полярным медведям, то есть к обитателям арктической зоны. Привычная логика подсказывает им, что эти медведи волей-неволей дрейфуют на юг с арктическим паком

(многолетним льдом), охотясь на тюленей вдали от суши до тех пор, пока лед под ними не растает, после чего им приходится вплавь добираться до ближайшего берега. Согласно такому сценарию, медведи, ступив на твердую землю, отправляются, послушные инстинкту, обратно к своему арктическому дому. В случае неудачной высадки на берег, скажем в Новой Шотландии, им предстоит пройти по суше более полутора тысяч километров, если мерить это расстояние пролетом диких гусей.

Подобная гипотеза странствий медведя выглядит в какой-то мере правдоподобной, поскольку в наше время медведи, встречающиеся вдоль Атлантического побережья, почти наверняка являются пришельцами из арктических или субарктических регионов - по той простой причине, что их эндемическая популяция на Атлантическом побережье давным-давно истреблена.

Следует начисто отвергнуть возможность "ледовых дрейфов" белых медведей по пути действительной миграции их далеких предков, ибо сегодня они были бы сразу же уничтожены по прибытии на место. Более того, упомянутое ортодоксальное объяснение обилия белых медведей в былые времена на юге еще менее приемлемо, поскольку оно подразумевает циркуляцию большой массы медведей, каждый год несколько месяцев бесцельно дрейфующих со льдами на юг лишь для того, чтобы затем снова столько же месяцев с трудом пробираться обратно на север по скалистому побережью. Круглогодичная карусель подобных масштабов, свойственная пернатым, оказалась бы губительной для таких больших животных, как белые медведи, не говоря уже о недостатке в этом случае времени и условий для продления их рода.

Шаткость аргументации, отвергающей южную популяцию, заключается, во-первых, в утверждении, что полярный медведь приспособлен исключительно к жизни в северных регионах и, следовательно, не мог бы акклиматизироваться где-либо еще; во-вторых, в сложившемся убеждении, что раз он сейчас обитает только в полярных районах, значит, это всегда было именно так, а не иначе. Но как тогда быть с этой специфической арктической адаптацией? Возьмем, например, окраску. Белый цвет дает очевидное преимущество животным, которые проводят большую часть своей жизни среди льдов и снегов. Зимой полярный медведь действительно белый. Но ведь зимой белые и американский заяц-беляк, и ласка, а летом они, как известно, меняют окраску своего меха на коричневую. При этом их ареал простирается на юг до Новой Шотландии. И у белого медведя летом мех приобретает грязновато-желтый оттенок, хорошо маскирующий его у береговой линии как на бесснежном летом севере, так и на юге, куда охотники прокладывают путь следом за медведями.

Другой фактор, предположительно ограничивающий адаптацию белого медведя, - то, что он может обитать только там, где в изобилии водятся тюлени (подразумевается, что такие условия существуют лишь в Арктике и Субарктике). Но в том-то и дело, что с апреля по декабрь тюлени появляются почти в неисчислимых количествах у Ньюфаундленда, южного побережья Лабрадора и в заливе Св. Лаврентия. Далее, белые медведи питаются любыми видами тюленей, а во времена аборигенов серый и обыкновенный тюлени в изобилии водились не только в упомянутых водах, но даже южнее полуострова Кейп-Код. Здесь уместно упомянуть, что в рацион белого медведя вовсе не входят одни лишь тюлени. На деле белый медведь - один из самых неразборчивых едоков в царстве животных.

Выдвигается также довод, что для беременных самок белых медведей нужны глубокие сугробы, чтобы они могли устроить в них берлоги, и поэтому, мол, за пределами арктических регионов их воспроизводство совершенно невозможно. Но, как мы вскоре убедимся, белый медведь всегда был не большим пленником Арктики, чем, скажем, кит, морж, белуха, тундровый волк, песец или десятки других видов животных, уцелевших в наше время в районах арктического пояса лишь потому, что в других местах мы их попросту истребили.

Весной 1969 года орнитологи Канадской службы охраны диких животных, занимавшиеся поиском с воздуха гнездовий диких гусей примерно в сорока милях от Черчилла в провинции Манитоба (вблизи места, где я впервые познакомился с белым медведем), с удивлением обнаружили "полярных медведей в таком количестве, что казалось, будто они заполонили собой всю эту территорию". А следующей зимой исследователями были обнаружены пятьдесят вырытых в земле берлог, занятых самками медведей с детенышами.

Это было только началом одного из самых необычайных открытий нашего времени из жизни млекопитающих. Серия аэрофотосъемок обнаружила существование "зоны" полярного медведя, простирающейся более чем на 800 километров к югу от мыса Черчилла почти до нижней оконечности залива Джеймс, где постоянно обитали не менее 1500 этих животных, включая 600 кормящих самок с детенышами. Столь массовое скопление белых медведей было само по себе удивительным, но еще большее удивление вызывало то, что они жили на юге Лабрадора, находящегося на той же широте, что и город Калгари в зоне прерий.

Не менее поразительно, что такая огромная популяция - а она составляла около одной десятой мировой численности белых медведей - оставалась незамеченной столь долгое время. Отчасти это объясняется тем, что никто не ожидал встретить полярных медведей так далеко на юге. Однако главной причиной являлась сама природа заболоченных земель, известных под названием Низины Гудзонова залива. Это - заболоченная полоса береговой тундры, граничащая с западным побережьем залива Джеймс и простирающаяся на север почти до мыса Черчилл. В ее глубине можно встретить места, поросшие черной елью; равнинный ландшафт перемежается отдельными озами, древними намывными береговыми террасами и мерзлотными буграми пучения, в которых белые медведи роют свои берлоги. Практически недоступный летом из-за своей заболоченности, этот район со стороны моря окаймлен неприступной полосой илистых и каменистых низменностей, периодически заливаемых приливами. Местами они простираются в глубь суши от "берега" километров на пятнадцать. В прошлом даже местные жители относились к Низине так же, как бедуины относятся к безводной аравийской пустыне. Европейские торговцы и трапперы обходили Низину, считая ее никчемной пустошью.

С июля по декабрь включительно, когда залив Джеймс и Гудзонов залив свободны ото льда, медведи остаются на берегу и ведут праздный образ жизни: спят, играют, устраивают берлоги, питаются ягодами, травой, бурыми водорослями, мелкими млекопитающими, не вставшими еще на крыло утками и гусями, рыбой, а также дарами моря, которые они подбирают на обширных низменностях.

Наиболее плотно населяют медведи побережье, хотя случается, что отдельные особи удаляются километров за 160 от моря, и тогда там с вертолета можно увидеть забавное зрелище: белые медведи, пытающиеся спрятать свою массивную тушу за тощими стволами елей.

В ноябре почти все взрослые особи, за исключением беременных самок, направляются к берегу. Там они собираются в группы и ожидают ледостава, чтобы начать охоту на тюленей. В ноябре 1969 года авиационная фото-разведка насчитала около трехсот медведей у мыса Черчилл и еще несколько сотен у береговой линии южнее - рекордное количество медведей, когда-либо замеченное в одном районе.

Беременные самки встречают зиму в безопасных материнских берлогах, нередко используемых медведями уже не одно столетие. Эти вырытые в земле логовища часто имеют несколько камер с отверстиями для вентиляции. В них в конце декабря - начале января родятся детеныши - обычно двойняшки,- голые, еще не сформировавшиеся существа размером с морскую свинку; им предстоит подрастать в берлоге до конца марта.

Зимой медведи кочуют в погоне за тюленями (преимущественно лахтаком и нерпой), однако радиосигналы от датчиков, укрепленных на медвежьих ошейниках, показали, что эти путешествия можно считать кочевьями лишь условно, поскольку они ограничены в основном ледяными полями южной части Гудзонова залива, и меченые животные лишь в редких случаях удаляются в поисках пищи за несколько сот километров от своего "дома". При очевидном изобилии пищевых ресурсов эти "южане" обычно крепче и здоровее своих полярных собратьев и образуют популяции большей плотности.

Отдельные маммологи, принимавшие участие в исследованиях медведей Низины, в частных беседах допускают, что в свое время белые медведи постоянно обитали в Охотском море, в западной части Тихого океана (известно, что они размножались на Курилах, Сахалине и Камчатке), а также в районах Алеутских островов, юго-восточной части Аляски и даже северо-восточного побережья Атлантики, включая залив Св. Лаврентия. Собранные факты подтверждают обоснованность такого заключения^*.

^* (На основании осуществленного в последние 15—20 лет массивного мечения белых медведей (в том числе — при помощи радиопередатчиков и слежения за перемещениями медведей с искусственных спутников земли), а также применения других методик исследований было установлено, что в Арктике обитает ряд относительно самостоятельных и географически изолированных популяций этих зверей (в Советской Арктике — три, на Шпицбергене — одна, в Гренландии — две, в Арктической Канаде — десять и у побережья Аляски — две). Говоря о том, что мех белого медведя летом темнеет, автор не прав. Темнеют звери, оказавшиеся летом на суше и испачкавшиеся в земле. В СССР меры по охране белых медведей начали предприниматься в 1938 г. (была запрещена охота на зверей с судов и без крайней необходимости на полярных станциях). В 1954 г. специальным постановлением Совета Министров РСФСР была полностью запрещена охота на белых медведей в Советской Арктике. В 1950—1970 гг. Советский Союз активно выступал за международную охрану вида; эти усилия завершились подписанием в 1975 г. пятью странами (СССР, США, Канадой, Данией и Норвегией) такого соглашения.)

В первое десятилетие XVII века европейцы устремились к северу от своего континента в алчном желании добыть ворвань - черное золото той эпохи. Вскоре был открыт архипелаг Шпицберген, и к середине столетия его воды уже бороздили десятки китобойных судов. Это были предшественники набиравшего силу флота, залившего в последующие века северные воды кровью морских млекопитающих в результате беспримерной бойни, о которой речь пойдет в следующих главах.

В списке жертв на первом месте оказались киты, моржи и тюлени. Однако китобои и зверобои, промышлявшие тюленя, быстро усвоили, что из туши взрослого белого медведя можно получить до двенадцати галлонов хорошей ворвани. Кроме того, огромная лохматая шкура уже давно вошла в моду европейских аристократов, жаждавших устлать коврами из медвежьих шкур холодные каменные полы своих дворцов и замков. Поэтому уже с самого начала северного мореплавания зверобои стали убивать белых медведей при первой возможности. Но систематическая охота на них началась не ранее конца XVIII века отчасти потому, что огнестрельное оружие того времени еще было довольно примитивным, чтобы без опаски вступать в единоборство с таким громадным зверем, как белый медведь. Тем не менее уже к началу 1800-х годов появление новых, более смертоносных видов оружия "помогло" белому медведю приобрести статус главного охотничьего трофея.

По мере истребления других морских млекопитающих возрастал интерес к охоте на белых медведей. Опытные капитаны направляли свои суда в облюбованные этими животными места и систематически убивали всех попадавшихся на их пути медведей. Излюбленным приемом была засада хорошо вооруженных людей возле туши убитого кита. Однажды во льдах возле восточного побережья Гренландии команда зверобойной шхуны ухитрилась за один раз убить тридцать белых медведей, использовав в качестве приманки тушу мертвого кита.

Год от года ширились масштабы бойни. Китобои из Новой Англии, промышлявшие в 1790-х годах у берегов Лабрадора, убивали каждого встреченного ими белого медведя, а также скупали шкуры белых медведей у лабрадорских инуитов, которых они снабдили ружьями, превратив их тем самым в охотников, промышляющих медведей круглый год. К началу 1800-х годов сие возымело двойное действие: племя инуитов сократилось наполовину вследствие подхваченных от китобоев болезней, а нанук, как называли инуиты белого медведя, стал вымирающим видом на всем побережье Лабрадора, где всего за полсотни лет до этого Картрайта удивляло их изобилие.

Повинны в том были не только инуиты. Рыбаки, трапперы, торговцы и даже миссионеры лавиной хлынули на Лабрадор, и каждый из них стремился убить каждого увиденного им медведя. К 1850 году видели лишь нескольких белых медведей, да и те, что называется, были взяты на мушку. Сохранилось упоминание о паре детенышей, пойманных живыми на острове Скуэр-Айлендс в южной части Лабрадора. Это позволяет сделать вывод, что в 1850 году немногие оставшиеся в живых медведи еще приносили потомство. Впрочем, вскоре там не осталось в живых ни одного медведя.

Некогда многочисленная и полнокровная популяция белого медведя на северо-восточном побережье была полностью истреблена. В ту пору началось массовое уничтожение белых медведей почти во всех районах их обитания. После того как добытчики ворвани прикончили гренландских китов в Арктике, они переключились на белых медведей. Последствия были поистине ужасными. В 1906 году команда одного норвежского судна всего за одно лето уничтожила в водах Гренландии 296 белых медведей. В "промысловые сезоны" 1909 и 1910 годов британские китобои убили в арктических водах у берегов Канады 476 белых медведей, перетопив их жир в ворвань. Тем временем китобои-янки произвели подобное же опустошение среди белых медведей в северной части Тихого океана.

Прекращение китобойного промысла в Арктике не принесло заметного облегчения оставшимся в живых медведям. Норвежские, шотландские и ньюфаундлендские промысловики в погоне за стадами гренландского тюленя и тюленя-хохлача у Ньюфаундленда, Лабрадора и Гренландии убивали каждого попадавшегося на их пути медведя. Но это было не единственной причиной постигшего белых медведей бедствия.

Еще в 1820 году Европу и Америку охватила мания арктических исследований. Экспедиция за экспедицией отправлялись на Север: одни хотели отыскать легендарные Северо-Западный и Северо-Восточный проходы, другие пытались достичь Северного полюса, одни - во имя науки, другие - ради спортивного интереса. И все они считали себя вправе делать все, что им заблагорассудится с любым представителем животного мира, встретившимся на их пути.

Вот как в 1909 году Эрнест Сетон-Томпсон характеризовал их отношение к белым медведям: "У арктических путешественников стало привычкой убивать всех попадавшихся им полярных медведей. Причем не имело значения, нужны ли им были медвежьи туши или нет. В последние годы масштабы этого бессмысленного кровопролития еще более возросли, поскольку возросло число путешественников и их оружие стало еще более смертоносным. Один арктический исследователь рассказал мне, что он сам убил 200 полярных медведей, а воспользовался лишь несколькими".

Типично и поведение Роберта Пири, одного из двух американцев, претендовавших на открытие Северного полюса. В качестве главных источников пищи, топлива и одежды он использовал для нужд экспедиции таких крупных животных, как карибу (северных оленей), моржей, овцебыков и медведей. На заключительных этапах экспедиции он насильственно привлекал к себе на службу целые отряды инуитов вместе с сотнями собачьих упряжек и заставлял как членов экспедиции, так и инуитов ставить капканы или отстреливать любого и каждого пушного зверя, чью шкуру можно было продать в Соединенных Штатах, в том числе и в первую очередь белого медведя.

Опустошение арктическими экспедициями и без того не слишком многочисленных млекопитающих северозападной Гренландии и острова Элсмир было столь велико, что в некоторых районах не осталось крупных животных, вследствие чего от голода вымерли несколько племен инуитов. Только экспедициями Пири было уничтожено не менее 2000 медведей. Добыть как можно больше белых медведей стало уже само по себе заветной целью многих так называемых "исследователей". Вооруженные ружьями богачи из Европы и Соединенных Штатов проникали на частных и зафрахтованных судах в места, где еще скрывались белые медведи, стреляя в любого из них при первой встрече.

Некоторые "охотники" описывали свои "героические" подвиги и "Отчаянную храбрость" при столкновении со "свирепым белым убийцей с Севера". Это в свою очередь подхлестнуло новую моду. С наступлением XX века шкура белого медведя с головой, ощерившейся длиннозубой пастью, стала для тщеславных богачей символом преуспеяния и стимулировала развитие нового вида коммерческой охоты. Она продолжается и поныне, только, пожалуй, стала более интенсивнее ввиду ее исключительной прибыльности. В 1964 году невыделанная шкура полярного медведя хорошего качества стоила 1000 долларов. В наше время за такую шкуру платят много больше.

К 1964 году коммерческая и "трофейная" охота на белых медведей с самолетов, снабженных лыжами, и аэросаней приняла такие размеры, что даже у самых тупых бюрократов из правительственных учреждений зародилась смутная тревога - что же будет с медведями, ставшими к тому времени полярными не только по названию, но и по существу. Исключение составляет побережье Гудзонова залива - единственное место, где они еще сохранились.

В следующем, 1965 году было созвано первое Международное совещание по охране полярного (белого) медведя странами, в которых он обитает, - Канадой, Советским Союзом, США, Данией (от Гренландии) и Норвегией (от Шпицбергена), чтобы выяснить, есть ли реальные основания для беспокойства. Среди других важных выводов, к которым пришли эксперты, был и такой: "Интенсивная охота на белого медведя китобоями и зверобоями, которую они вели начиная с XVII века, вероятно, привела к сокращению его популяции". Эксперты не пришли к единой оценке размеров сокращения и - что важнее - количества оставшихся в живых белых медведей. Американские ученые называли цифру 19 000, советские - около 8000.

Еще менее точной была статистика ежегодной добычи. Канадская делегация полагала, что в пределах канадской территории "добывается около 600". Американцы считали, что их профессиональные охотники и охотники-спортсмены ежегодно убивают на паковом льду у берегов Аляски - в основном с самолетов - около тысячи белых медведей. Норвежские эксперты откровенно признались, что они не имеют представления о количестве медведей, истребляемых их соотечественниками.

За единственным исключением, ни одна из стран не считала, что существование белых медведей находится под угрозой. Исключением был Советский Союз, десятилетием раньше убедившийся в том, что белому медведю грозит опасность исчезновения, и с 1956 года взявший его под полную защиту.

В первые десять лет после упомянутого совещания уничтожение белых медведей продолжалось с прежней интенсивностью на Аляске, в Гренландии, Канаде, на Шпицбергене и особенно - в международных водах. Согласно признанной оценке, к 1968 году ежегодно добывалось 1500 животных, хотя фактическая добыча, вероятно, превышала 2000. Подобное истребление этого вида животных, чьи самки рожают лишь через два года на третий, а в целом популяция во всем мире насчитывает менее 20 000 особей, ведет к их полному вымиранию. Несмотря на это, большинство стран, где обитают белые медведи, оставались безучастными к их дальнейшей судьбе.

В 1976 году правительство Канады опубликовало заявление о том, что белых медведей все еще "много и вполне хватает... Несмотря на международные споры относительно сокращения их популяций, в Канаде имеются излишки для промысла". Тем не менее, отмечалось с раздражением в заявлении, "для канадцев становится все труднее экспортировать ценные медвежьи шкуры из-за ограничений, введенных другими странами" (имелось в виду эмбарго на ввоз шкур животных, существование которых находится под угрозой). К их числу многие западные государства причисляют и белого медведя^*. "Позиция Канады, - говорилось в заключение этого документа, - акцентирует предпочтительность принципов рационального ведения промысла жестким формам охраны".

^* (Конвенция о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения (SITES), предусматривает запрет торговли шкурами белых медведей.)

Ответственный за программу изучения полярного медведя специалист Канадской службы охраны диких животных добавил, что, по его мнению, запрет на отстрел белых медведей явился бы "чрезмерным протекционистским противодействием". Такой курс, пояснил он, затруднил бы проведение полезных научных исследований, отвечающее требованиям использования и воспроизводства запасов, препятствуя ученым в сборе биологических образцов (читай: убитых медведей). В данной ситуации, подчеркнул он, Канада занимает передовые позиции, определяя будущее полярного медведя.

Сущность этого будущего была раскрыта в другом официальном документе того же периода. Каждая невыделанная шкура белого медведя, с ликованием отмечалось в документе, приносит на международном рынке от 500 до 3000 долларов дохода. Следовательно, рекомендуемый канадскими учеными ежегодный отстрел 630 белых медведей в Канаде даст свыше миллиона долларов дохода только на одних шкурах плюс не меньше половины этой суммы будет выручено за продажу лицензий и обслуживание охотников из США, Европы, Японии и Среднего Востока. Чувство экономической выгоды и поддержка со стороны науки диктовали необходимость продолжать "сбор урожая".

И он продолжался. Хотя в 1972 году США запретили охоту на полярного медведя на Аляске, за исключением охоты местных жителей, необходимой для их существования, а год спустя и Норвегия по примеру Советского Союза полностью запретила охоту на белых медведей на своей территории, Канада, как и Гренландия, продолжает "собирать жатву". С 1973 года эти две страны фактически держат монополию на коммерческий - весьма прибыльный - промысел белого медведя. На 1984 год Канада установила квоту на отстрел 700, а Гренландия - 300 белых медведей. Япония, закупающая до 95% "новомодных" мехов, платит за самую лучшую шкуру до 5000 долларов, а Южная Корея за один высушенный желчный пузырь белого медведя, используемый ими в медицинских целях,- до 3000 долларов. Кроме того, каждый охотник-спортсмен платит в среднем по 15 000 долларов за разрешение убить медведя^*.

^* (К откровенному возмущению Канады США объявили теперь полярного медведя видом, существование которого находится под угрозой, и запретили импорт медвежьих шкур, что, возможно, умерит рвение американских охотников - любителей трофеев.)

Но есть и хорошие вести. Провинция Онтарио, контролирующая большую часть побережья Гудзонова залива, учредила заповедник полярного медведя на западном берегу залива Джеймс, и обитающие там медведи взяты под полную охрану. Провинция Манитоба, получающая хороший доход от туристов, приезжающих в Черчилл посмотреть на диких белых медведей, запретила охоту на них, сделав исключение только для местных жителей.

В Советском Союзе популяция белых медведей увеличилась настолько, что в отдельных местах, например на острове Врангеля, их численность приближается к первоначальной. Эмблема большого белого медведя стала символом благоразумного подхода к проблеме охраны животных в СССР, где, как и повсюду в мире, те, кто признает за животными право на существование, часто оказываются не в ладах с теми, кто считает, что животные на Земле предоставлены в их полное распоряжение и они могут чинить им добро или зло по своему усмотрению.

Белый медведь на северо-восточном побережье Америки сегодня не более чем быстро исчезающий призрак. С 1960 года, похоже, десятка два медведей проследовали по паковому льду в южном направлении, но не менее пятнадцати из них были перехвачены норвежскими зверобоями и убиты "в порядке самозащиты". Весной 1962 года один медведь, ускользнувший от промысловиков, забрел в припортовый поселок Роз-Бланш на юго-западном берегу Ньюфаундленда. Внезапно появившись со стороны сельского кладбища, он вызвал такую панику, что все жители быстро разбежались по домам. Не обратив на них никакого внимания, медведь добрался до воды и поплыл к входу в гавань, где встретил двух человек в рыбацкой плоскодонке. Пронзительными криками и ударами весел о планширь им удалось заставить медведя изменить направление - он решил было плыть к противоположному берегу гавани. Но люди определили его. Бешено работая веслами, рыбаки быстро добрались до амбара, схватили ружья и все-та- ки успели убить медведя, который в нерешительности стоял в воде, не зная, в какую сторону ему податься.

Еще одна встреча произошла 9 мая 1973 года на восточном побережье Ньюфаундленда. Молодой раненый медведь забрел на окраину поселка Нью-Челси поблизости от Хартс-Контента. Он никому и ничему не угрожал, но тем не менее был встречен, как уже много лет подряд встречают его сородичей, ружейным огнем.

"Он брел вон по той дороге, словно большой окровавленный призрак", - вспоминал один из очевидцев его гибели.

Воистину. Большой Белый Призрак.