У Лукоморья

Федя приглушил мотор и указал на низкий гранитный мыс:

- Вот за тем наволоком и будет салма. Там для вас самое подходящее место!

- Что это еще за салма?

- Салма и есть салма, через нее губа соединяется с морем.

- Значит, там пролив? Федя пожал плечами:

- Можно и так сказать. По-нашему, это салма. Довольно длительное время наш карбас плыл вдоль плоских берегов Белого моря, у самой кромки которых стеной поднимался лес, мимо небольших островов, поросших елями и березами, мимо узких заливов - губ - с темными цепочками округлых каменных глыб, поднявшихся над поверхностью воды. Бледно-голубая поверхность моря была спокойна. Сквозь легкую дымку облаков просвечивало рыжее солнце.

- Федя, а на вашем берегу бывали подводные пловцы?

- Не видел! Летом много туристов плавает на байдарках. Холодное наше море, чтобы здесь купаться. И потом, на что тут смотреть под водой: треска, камбала да тура с лапугой - эка невидаль! Вот, правда, разве что только семга - на нее стоит посмотреть! Но мало ее стало, да и запрет на ловлю, - добавил он с сожалением.

- Тура и лапуга - это что такое?

- Да водоросли такие. У нас их собирают по берегу и сушат.

Молодой помор Федя старался казаться невозмутимым, но все же время от времени бросал любопытные взгляды на сложенные в карбасе боксы для фотоаппаратов и лампы-вспышки.

- Трудная, наверное, эта работа - плавать и снимать под водой?

- Для меня не работа! Я приехал сюда в отпуск, на отдых. А фотографирование под водой - мое увлечение.

- Хорош отдых! Для этого надо ехать на юг, к Черному морю: там хоть мерзнуть не будете. Позагораете и накупаетесь вволю. Да и рыбы там, небось, не меньше, чем здесь.

- В тех краях я бывал уже не раз. Надо посмотреть и ваше море.

- Ну что ж, смотрите, - согласился Федя и, как мне показалось, насмешливо прищурил глаза, но тут же серьезно добавил:

- Плавайте, только осторожно! Во время отливов и приливов бывают сильные течения, особенно в узких местах между островами. Как бы вас не унесло в море! Держитесь салмы - она не широкая, там можно прибиться к берегу и рядом большой залив, где всегда спокойно.

Несмотря на летнее время, Федя был в старенькой шапке-ушанке, из-под которой выбивались длинные, льняного цвета волосы. На широких плечах наброшена теплая куртка: от воды тянуло холодком.

Я попросил Федю выключить мотор, и нас охватила тишина. Мы взяли весла и не спеша погребли к проливу: мне хотелось внимательнее осмотреть окрестности и подходы к этому месту. По берегу узкой полосой тянулись валуны, кое-где светлели полоски песка. Я почувствовал некоторое разочарование: нигде не было видно скал и обрывов, круто уходящих в воду, подобно тем, у которых я привык плавать в Крыму. По всему видно было, что в заливе, за салмой, песчаное или илистое дно - самое непривлекательное для подводного плавания. В таких местах даже водорослей бывает мало.

- А рыба-то в заливе хоть есть?

Федя слегка нахмурился:

- Я знаю, куда плыть! На дне салмы сплошная ракушка. Тут самое рыбное место. Сюда и приплывают зубатки. Сейчас полная вода, и поэтому глубоко, а то бы мы увидели их прямо из карбаса!

Залив сузился и постепенно перешел в пролив. Я приподнялся над бортом и склонился к воде. В ее темной зелени виднелись коричневые пятна водорослей и серые макушки камней. Изредка краснели пульсирующие купола небольших медуз.

- В отлив здесь не проплывешь. Сейчас же пройдем в самую губу - там есть удобное место для стоянки, - Федя указал на близкую опушку леса.

Узкий пролив вскоре кончился, и мы пристали к песчаному мыску. Как только выгрузились, Миша не выдержал и побежал вдоль берега: сыну не терпелось познакомиться с этим краешком земли, который был для него, наверное, чем-то вроде таинственного острова. Худощавый, как и многие подростки в его возрасте, Миша тем не менее физически был развит хорошо - он тренировался в секции гимнастики. Правда, лучше, если бы он занимался в секции плавания. Еще он посещал авиамодельный кружок - такие уж у него были увлечения! Мне никак не удавалось увлечь его подводным плаванием! Я даже сомневался, что он отправится со мной к этим безлюдным берегам.. Но романтика дальних странствий живет в каждом мальчишке, даже если он увлечен спортом и техникой. Сын плавал все же неплохо и должен был помогать мне при съемках.

- Идите сюда! - замахал нам рукой Миша. - Какая тут хорошая поляна!

Поляна оказалась действительно удобной. Она раскинулась на небольшом возвышении, покрытом низкой травкой и стелющимися кустиками ягоды вороники. С одной стороны поляну обступили ели и низкие сосенки, с другой - открывался широкий вид на море. Здесь будет наш лагерь. Чтобы меньше докучали комары, палатку решили поставить поближе к воде - ветерок с моря будет их отгонять.

- Огонь разводите на голых камнях у воды, а то, неровен час, загорится лес! - предупредил Федя.

- Я не впервые на берегу!

- Берега разные бывают! У нас почти везде лес подходит вплотную к морю. Кругом сухой мох и валежник. Не один пожар уж устраивали туристы. В прошлом году всей деревней неделю оборонялись от огня - еле отстояли!

- Не опасайся, Федя! Костер у нас будет вот на этом месте. - Я указал на плоский, похожий на стол камень. Мы быстро выложили на нем из небольших камней подобие очага и разожгли огонь. Поставили палатку. Вскоре в чайнике закипела вода, и мы отметили устройство нашего лагеря чаепитием с московскими конфетами.

- Плавайте в полный отлив. Так вам будет удобнее, - сказал Федя, уже направляясь к карбасу. - Вот за той грядой есть корга - большой камень с острой вершиной. Как покажется его макушка из-под воды, так это и будет в самый раз. Ну, счастливо оставаться! Если чего потребуется срочно, то передайте с нашей бригадой: она часто ходит мимо этого наволока!

Водоросль аскофиллум

Скоро вдали затих треск мотора. Изредка раздавался посвист крыльев уток, пролетавших в сторону губы, да звенели комары. Вскоре наступила светлая северная ночь. Ели потемнели, и их зубчатые силуэты чернели на фоне белого неба. Молча сидели мы у палатки, всматриваясь в этот непривычный пейзаж.

"Что я увижу здесь под водой? Так ли будут часты встречи с зубатками?" - думал я. Эти рыбы интересовали меня в первую очередь. Еще в деревне я расспросил о них Федю, поэтому-то он и доставил нас сюда.

Проснувшись утром, я услышал рокот воды. Набросив на плечи куртку, выбрался из палатки наружу. Был отлив, и вид берега сильно изменился: вода далеко отошла от него, обнажив широкую полосу коричневых и темно-серых валунов. Пролив сузился, и ширина его теперь не превышала полсотни метров. С вершин обнажившихся камней свисали космы водорослей фукусов. В самом узком месте пролива образовалось подобие порога, где вода бурлила, перекатываясь через каменную гряду - порог. Я поспешил туда. Сквозь прозрачные струи воды виднелись темные пятна сидящих вплотную друг к другу раковин. Дотянувшись до них рукой, я оторвал несколько штук - это были мидии. Выглядели они так же, как и черноморские, но размеры их несколько меньше. Створки, снаружи гладкие, без обрастаний, казались полированными и отсвечивали коричневым и синим цветами.

Водоросль фукус

Ниже этого своеобразного порога пролив расширялся. Здесь течение воды замедлялось. Ступая по верхушкам высоких камней, я заглядывал в воду, стараясь разглядеть дно. Под водой колыхались пышные кусты фукусов. Они тянулись сплошными зарослями вдоль берега. Но вот между ними я увидел разрыв, в котором желтела полоска песка, усыпанная белыми осколками раковин. А на песке ярко краснел силуэт морской звезды.

Я быстро возвратился к палатке и разбудил сына. Пока закипала вода в чайнике, приготовил лампу-вспышку и бокс для фотоаппарата. После завтрака тотчас же стал собираться в море. Вода в море была холодная. Миша помог мне одеть гидрокостюм.

Подхватив боксы, я поспешил к тому месту, где кончался порог и вода замедляла свой бег. Спустившись с плоского камня, вошел в воду. Передо мной стояли, покачиваясь, оливковые и желтые фукусы. Они, словно занавесом, прикрывали толщу воды. Плоские слоевища водорослей имели выпуклые выросты, наполненные воздухом. Эти пузырьки, как многочисленные поплавки, поддерживали водоросли на плаву, и они тихо покачивались, словно кудрявые кустики под дуновением ветерка. Бледные блики лучей поднявшегося над горизонтом солнца скользили по фукусам, и в их рассеянном свете загорались красные раковинки маленьких брюхоногих моллюсков и светились изумрудами крохотные зеленые рыбки, кое-где прицепившиеся к водорослям. Вода шевелила у подножия камней желтоватые и светло-зеленые нитевидные водоросли. Основания фукусов обросли гроздьями мидий. Маленькими синеватыми раковинами мидий были усыпаны и сами фукусы.

Раздвигая водорослифухами, я тихо поплыл от берега. Заросли фукусов быстро кончились, дальше тянулось ровное песчаное дно с отдельными камнями, покрытыми щетками мидий. Глубина была небольшая - всего 1,5-2 метра. Изредка зеленели лужайками заросли морской травы зостеры. Со дна тянулись вверх золотисто-коричневые шнуры водоросли хорды. И кругом были целые россыпи морских звезд: алых, оранжевых, желтых... Одни из них лежали на песке, другие - среди темных мидий. Некоторые повисли на водорослях, как красивые игрушки на новогодней елке. Преломляясь в толчее небольших волн, солнечные лучи падали на дно извивающимися, волнистыми узорами, вспыхивая яркими искрами на телах звезд. К ним невольно потянулись руки. На ощупь поверхность тела звезд казалась довольно плотной и жесткой. Но лучи их изгибались, словно резиновые. Я начал торопливо собирать звезд: маленьких, с пятачок, и больших, величиной с тарелку. У одних звезд лучи тонкие и длинные, у других - потолще. Некоторые звезды были пухлыми, словно маленькие подушечки. И тут я остановился: "Зачем мне их столько? Чтобы рассмотреть их подробнее и показать сыну, достаточно и одной". Я высыпал звезд на дно, оставил только самую большую, ярко-алую, с широкими лучами и выпуклым центральным диском. Это была астериас рубенс, самый распространенный в этих водах вид морских звезд. С этой звездой я поплыл к берегу, где меня с нетерпением ждал Миша.

Морская звезда и нитевидные водоросли

Я положил звезду в лужу между камнями, и она невольно заставила любоваться своей сияющей окраской. Верхняя поверхность ее тела была яркая, как рубин, и как бы инкрустирована маленькими светлыми зернышками. Но вот они начали скрываться под мелкими ворсинками, и верхняя поверхность тела звезды стала бархатистой. Я перевернул звезду, и мы увидели на нижней светло-желтой стороне множество тоненьких полупрозрачных ножек с присосками на концах, которые извивались в поисках твердой опоры. Опираясь на лучи, звезда приняла прежнее положение и медленно, словно скользя, поползла на своих бесчисленных ножках. Вскоре она скрылась под ближайшим камнем.

А я возвратился в воду, намереваясь плыть навстречу течению, чтобы рассмотреть дно вблизи порога. По мере приближения к нему скорость воды стремительно возрастала. Водоросли "волновались", вытянувшись вдоль дна. Вскоре я уже продвигался с трудом, хватаясь руками за камни и водоросли. С больших глыб, покрытых темной коркой мидий, спадали каскады воды, скручиваясь в расщелинах белыми жгутами. Перед маской взмахивали косматые пряди фукусов - словно живая преграда, стремящаяся не пустить меня дальше. Но я медленно продвигался вперед, цепляясь за выступы камней. Впереди уже виднелся порог, с которого вода сбегала на ровную площадку, сплошь покрытую мидиями. Над ними струилась тонкая кисея из длинных нитей зеленых водорослей. Стоило слегка разжать пальцы, как течение подхватило меня и понесло между камнями, над зарослями водорослей. И не успел я оглянуться, как вновь оказался в широкой части пролива над песчаным дном с сияющими морскими звездами.

Внезапно я заметил большую голубовато-серую голову, смотревшую на меня из-под водорослей выпуклыми оранжевыми глазами. Я осторожно раздвинул водоросли и увидел лежащую на дне около камня зубатку. Длинное тело рыбы изогнулось по-змеиному. Чтобы ненароком ее не вспугнуть, я отплыл и поднял фотоаппарат, намереваясь сделать первые кадры с некоторого расстояния. Пока я снимал, зубатка лежала спокойно.

Даже, как бы позируя, слегка приподняла голову. Ничего необычного в ее поведении и виде не было: похожа на черноморскую собачку, только несравнимо большей величины. Так же как и собачка, опиралась она на широкие грудные плавники. Длина рыбы была более полуметра. Зубатка, казалось, с любопытством поглядывала на меня. Необычное началось несколько позже, когда я решил снять рыбу крупным планом. Я стал приближаться к ней. Тотчас же зубатка широко раскрыла рот и, как развернувшаяся пружина, метнулась мне навстречу.

Я едва успел загородиться громоздкой аппаратурой для съемки. Рыба вновь и вновь повторяла свои атаки, стараясь ртом захватить рефлектор лампы-вспышки. В этот момент раздался скрежет зубов по металлу. А затем зубатка ухватила мертвой хваткой выступающую деталь фотобокса и повисла на ней. Если бы у меня не было фотобокса, безусловно, мое лицо и руки она искусала бы.

Я замер неподвижно, и рыба, разомкнув челюсти, опустилась на дно и тихо скользнула к прежнему месту около камня. Несколько ошеломленный таким нападением, я в то же время представил, каким впечатляющим мог бы получиться кадр: широко раскрытый рот, выступающие клыки, излучающие ярость выпуклые, большие глаза! Опять приблизился к зубатке, и снова она бросилась мне навстречу. Я нажал на спуск фотоаппарата, но сразу заметил, что кадр будет неудачным: рыба старалась схватить рефлектор лампы - наиболее яркую, бросающуюся в глаза деталь. Поэтому свет вспышки высвечивал только рот рыбы, а боковая часть ее головы оставалась в тени. Надо было как-то заставить рыбу изменить свое положение в момент атаки.

Я крикнул Мише, чтобы он бросил мне толстую палку, затем направил ее к голове зубатки. Тотчас же она вцепилась в нее, как злая собака. Но снимать, держа тяжелые боксы только одной рукой, было невозможно. Как жаль - ведь снимок мог быть уникальным! Я продолжал снимать зубатку, стараясь уловить ее наиболее выразительную позу. Пленка вскоре кончилась, и я направился к берегу.

- Что ты так долго плавал на одном месте? - Глаза сына светились любопытством: ему не терпелось узнать, что еще интересного я видел под водой.

- Крупная зубатка напала там на меня! Вот посмотри-ка. - Я показал палку, на которой виднелись глубокие борозды и вмятины. - Вцепилась, как бульдог! Хорошо, что не в меня...

- А можно было ее поймать?

- Конечно! Но ты знаешь, что своих натурщиков я не трогаю. Теперь все животные в этом месте должны быть под нашим наблюдением и охраной. Все здесь надо сохранить нетронутым и постараться, чтобы зубатки привыкли к нам. Только так и можно понять жизнь животных в этом уголке моря.

Сняв гидрокостюм, я подсел к костру. Миша подбросил в него сухие сучья, и он разгорелся жарким пламенем. По телу разлилось приятное тепло.

"Почему зубатка проявила такую яростную смелость? - думал я. - Может быть, таким образом она отгоняет тюленя - главного своего врага? Вполне вероятно, что стремительный бросок и острые зубы рыбы должны отпугивать морского зверя".

Передо мной снова проходили виденные под водой картины.

- А Федя указал нам верное место! - сказал я сыну. - Здесь, у самого полярного круга, нас ждет еще много интересного...

На следующий день рерая зубатка, так яростно напавшая на меня накануне, опять была на песчаной отмели. Я узнал ее по небольшому разрыву на грудном плавнике. Недалеко от нее виднелась другая зубатка - темно-серого цвета с едва заметными поперечными полосами.

Зубатка в спокойном состоянии

Еще дальше лежала рыба темно-бурой окраски. А вскоре встретилась зубатка красивого синеватого цвета. Она находилась около большого скопления раковин мидий. Увидев меня, рыба приподняла голову и угрожающе открыла рот. Затем, расправив плавники, начала быстро-быстро ими вибрировать. Стоило мне отплыть, как рыба тотчас же успокоилась, наклонилась к мидиям, и вот раздался треск разгрызаемых раковин.

Сростков - друз мидий находилось на дне пролива много, и, чем ближе к перекату, тем их становилось больше, и все чаще встречались зубатки. Правда, на самом перекате рыб не было: видимо, и им трудно удерживаться на месте при сильном течении.

Почти все зубатки встречали меня угрожающе. Большинство из них смело и без колебаний бросалось в атаку, как только я переступал невидимую мне границу. Главное - надо было успеть прикрыться боксами. Взяв снова палку, я протянул ее одной из зубаток, лежащей на мелководье. Когда она вцепилась в нее, я встал и поднял рыбу из воды. Извиваясь, она висела на палке, вращая глазами. Через некоторое время, разжав челюсти, плюхнулась обратно в воду и отплыла в сторону. Улегшись на дно, она настороженно поглядывала в мою сторону. Стоило мне приблизиться к ней, как она открыла рот и затрясла головой. Плавники ее вибрировали мелкой дрожью. Невольно я вспомнил маленьких собачек-сфинксов: если к их территории приближалась другая собачка, то они так же широко открывали рты и угрожающе трясли головами и плавниками. Такое поведение рыб можно назвать предупредительным.

При нападении зубатка широко открывает рот

Вскоре я был наказан за невнимательность. Не заметив притаившуюся среди фукусов крупную зубатку, подплыл к ней очень близко, она вцепилась мне в бедро и порвала гидрокостюм. По телу поползли холодные струйки воды. Пришлось спешно выбираться на берег и заклеивать гидрокостюм.

Встреченные мной зубатки были одноцветные или полосатые. Длина их достигала 0,5-1 метра, а масса - 10 килограммов. Это довольно крупные рыбы. И хорошо, что нападали они поодиночке, а не стаей - иначе бы мне не сдобровать!

Надо было постараться завоевать их расположение, а потом уж провести необходимые съемки. "Но примут ли зубатки от меня корм, - думал я. - Ведь здесь и так полно раковин мидий, которые они разгрызают, по всей видимости, без особого труда? И потом, как их кормить из рук? Можно, наверное, остаться без пальцев. Но все же надо попробовать! Надо присмотреться к их жизни, да и рыбы пусть привыкнут к моему присутствию".

Я уже раньше читал о том, что зубатки кусали за ноги людей, бродивших по мелководью. Это меня не удивило: многие и более мелкие животные стараются укусить, когда на них наступают или берут в руки. Но тут зубатки явно нападали, хотя и с отпугивающей целью. Все это было очень необычно!

Каждый день я видел зубаток на их "пастбище". В основном это были крупные, взрослые рыбы. Маленькие зубатки, длиной 15-20 сантиметров, попадались мне на глаза очень редко. Они были в отличие от взрослых рыб очень пугливы и старались тут же скрыться. Коричневая или оливково-зеленая окраска с четкими поперечными полосами хорошо скрывала их среди подводных зарослей. Самую крупную зубатку я обнаружил в глубокой норе под той каменной глыбой, которую Федя указал в качестве ориентира при полном отливе. Каждый раз, проплывая мимо нее, я видел большую черную голову. Почему она не покидала норы? Может быть, рыба охраняла отложенную здесь икру и не могла оставить ее на длительное время? Известно, что нерест у полосатых зубаток происходит в июле - сентябре вблизи берега. Икру диаметром 5-6 миллиметров рыбы откладывают в виде крупных шаров. Самцы охраняют кладку. Период развития икринок длится два-три месяца. Так что у рыб получается очень длительная вахта.

Я не мог проверить, охраняла или нет икру эта большая зубатка - для этого ее надо было убить, чтобы заглянуть в глубину норы. Но я, разумеется, не стал этого делать. С ней первой я и начал устанавливать добрые отношения. Набрав пригоршню раковин и расколов некоторые из них, подплыл к норе и осторожно положил их у входа. Рыба тотчас же высунулась из своего убежища и, не смущаясь моим присутствием, стала жадно подбирать раковины. На другой день я положил раковины дальше от входа, и зубатка поползла к ним, извиваясь, на брюхе. Но стоило мне приблизиться, чтобы заглянуть внутрь норы, как рыба попятилась назад и хвостом вперед втиснулась в свое убежище. А потом угрожающе раскрыла рот.

Неизменно старался я найти и серую зубатку. Чаще всего мне это удавалось: она приплывала к поселениям мидий недалеко от порога или лежала, прижавшись к камню, на выходе из пролива. Когда я впервые рассыпал перед ней раковины, она не повела и глазом в их сторону. Я собрался было придвинуть раковины поближе к ней, но рыба, как всегда, широко распахнула рот и угрожающе затрясла плавниками.

Вскоре над большой зубаткой стал подшучивать Миша: привязав к веревке гроздь раковин, он с вершины камня опускал их в воду. Тотчас же у поверхности воды появлялась эта крупная рыба. Словно принюхиваясь, она осматривала мидии. Затем не спеша открывала рот и прихватывала раковины челюстями. А дальше - кто кого перетянет. Мише приходилось напрягаться, чтобы пересилить рыбу. И вот голова зубатки показывалась над водой. В буруне брызг Миша вытягивал рыбу на скользкую поверхность камня. Здесь она сдавалась: разжимала челюсти и падала в воду. После этого мы щедро сыпали к подножию камня раковины, и из-под воды доносился смачный хруст разгрызаемых мидий. В этот момент у поверхности воды появлялась еще одна небольшая зубатка. Видимо, она обитала где-то поблизости. В возбуждении кружилась эта рыба вокруг камня, стараясь на лету подхватить раковины.

Плавая над отмелью, я изредка встречал там морских звезд, у которых недоставало одного или нескольких лучей. Скорее всего их откусывали зубатки - другим рыбам это, пожалуй, не под силу. Неужели зубатки могут питаться звездами, у которых жесткий известковый скелет? Или они обламывали лучи, когда отрывали звезд от поселений мидий? Или, может быть, тогда, когда защищали от них свою икру? Морские звезды - активные хищники, они способны поедать даже крупных двустворчатых моллюсков. На первый взгляд это кажется просто невероятным: ведь усилие, с которым смыкаются створки моллюска, исчисляется килограммами. Их невозможно бывает раскрыть руками. Звездам же это удается с помощью многочисленных трубчатых, или так называемых амбулакральных, ножек. Вот как это происходит: охватив раковину, звезда крепко присасывается ножками, затем начинает методично их сокращать. Постепенно мускул, замыкающий створки мидии, не выдерживает, и створки приоткрываются. Звезда вводит внутрь раковины свой желудок, который она может выворачивать через ротовое отверстие. Убив моллюска выделениями желудка, звезда переваривает его прямо в раковине. Не очень крупных моллюсков звезда обхватывает желудком вместе с раковиной, а мелких животных она втягивает через рот в желудок, который в этом случае располагается в центральной части тела.

Морская звезда

Если перевернуть звезду на поселении мидий, то часто в центре ее брюшной стороны можно видеть раковину, охваченную прозрачными лепестками желудка. Значит, морские звезды могут конкурировать с зубатками из-за пищи. Но вряд ли эта конкуренция большая, так как основная масса звезд находилась на песчаных участках дна и на водорослях, где они питались более мелкими животными.

У этой морской звезды отрастают новые лучи

Жесткость телу звезды придает большое количество известковых образований в виде маленьких пластинок, игл и шипов. Они составляют скелет звезды.

Морски звезды напали на мидий

Поверхность звезды поражает чистотой - на ней не видно ни соринки. Это результат действия особых крохотных, невидимых глазом щипчиков, называемых педицелляриями, покрывающих верхнюю поверхность животного. Щипчики состоят из известковых створок, внутренние поверхности которых имеют зубчатые выступы. Эти щипчики захватывают различный мусор и грязь, оседающие на поверхности звезды, а затем, передавая друг другу, сбрасывают с тела. Если бы не было этой системы очистки, нормальная жизнедеятельность звезды была бы нарушена, так как на поверхности ее тела расположен ряд органов. В их числе органы дыхания - кожные жабры.

Морские звезды в большой степени способны к восстановлению утраченных органов - регенерации. Звезда может восстановиться порой из одного луча и пятой части центрального диска. Встречаются виды звезд, которые размножаются, самопроизвольно разделяясь пополам. После этого каждая половина восстанавливает недостающие части тела. Известны звезды, у которых от центральной части тела отрываются все пять лучей и отползают в стороны. Затем у каждого луча на месте отрыва начинает формироваться центральная часть тела и отрастают остальные лучи.

Но такое размножение встречается редко. У большинства видов звезд в момент размножения самки выпускают в воду миллионы яиц, где они и оплодотворяются спермой самцов, находящихся поблизости. Из оплодотворенного яйца развивается личинка очень сложной формы, которая определенный период жизни плавает в толще воды. Плавающих личинок имеют многие животные, ведущие на дне малоподвижный образ жизни.

Вместе с тем есть виды звезд, у которых яйца остаются в теле взрослой особи. Так, у звезд рода птерастер маленькие звездочки развиваются в особых полостях на спинной стороне тела, а затем выходят наружу, разрывая тонкий покров. Эти звезды обычны в арктических морях. Водятся они и в Белом море. Но я их не встречал, так как они придерживаются больших глубин...

К сожалению, мне приходилось часто плавать одному: сына не очень влекли морские глубины. Зато на берегу сын нашел интересное занятие: из вынесенных волнами и валявшихся по берегу сухих бревен и досок он с моей помощью соорудил небольшой плот. Потом мы поставили мачту, на которую приладили парус из плащ-палатки. Сделали весла. И начались у него увлекательные плавания по мелководной губе. Беспокоиться мне особенно не приходилось, так как глубина в тех местах была чуть больше метра и вода достаточно прогревалась на солнце. Сколько же удовольствий доставляло мальчишке примитивное сооружение. В его воображении это был быстроходный парусник, разрезавший волны океана. Он открывал на нем "новые земли", которыми были крохотные островки и гранитные гряды. С их вершин взлетали чайки и парили над мачтой, словно альбатросы в океанских просторах.

Иногда при полной воде, когда скрывался порог, Миша проплывал из губы в широкую часть пролива. И тогда мы плавали вместе: я - в воде, а сын - по ее поверхности, на плоту. Вот тут мне приходилось за ним внимательно присматривать. При отсутствии сильного течения Миша тихонько подгребал ко мне и с интересом наблюдал за моими подводными съемками.

Два раза в сутки наступал отлив и прилив. Когда начинался отлив, вода устремлялась из губы через пролив в море. Постепенно скорость течения увеличивалась, и пролив превращался в бурную реку. Проходило несколько часов, начинался прилив, и вода уже текла в обратном направлении. Эти потоки воды несли многочисленный планктон - пищу для многих животных, и поэтому жизнь на дне пролива была многообразной.

Время, когда наступал полный прилив и отлив, каждые сутки смещалось примерно на 40 минут. Когда был самый низкий уровень воды, море успокаивалось и наступало небольшое затишье. Поток в проливе иссякал и журчал на перекате ручейками. Уровень моря падал более чем на 2 метра, и вода далеко отходила от верхней кромки берега, обнажая широкие участки морского дна. Фукусы спадали и лежали, поникшие, на камнях и песке. Солнце довольно быстро их подсушивало. Они темнели, и я невольно удивлялся тому, что они не погибали. Стоило фукусам вновь оказаться в воде, как они расправлялись, набирали влагу и становились упругими, приобретая свою прежнюю окраску.

Эта периодически обсыхающая зона морского дна называется литоралью. Суточные и годовые колебания температур ее несравненно значительнее, чем в какой-либо другой части моря. Действительно, вот только что эта полоса была покрыта довольно прохладной водой (с температурой 12-14 градусов), а спустя некоторое время под лучами солнца вода нагревалась в маленьких лужах и углублениях камней свыше 30 градусов. Эту полосу поливают дожди, а известно, что пресная вода губительна для многих морских организмов. Зимой литораль засыпает снег, на ней намерзает лед. Казалось бы, что живые организмы могут выживать здесь с трудом. И тем не менее стоило внимательно приглядеться, как можно было видеть на ней множество различных мелких животных.

Моллюски хитоны

Начиная от самого верхнего уровня воды камни покрывали белые известковые домики усоногих раков балянусов. Здесь и там виднелись темно-фиолетовые, спирально закрученные раковины брюхоногих моллюсков литторин. Песчаные участки между камнями усеяли холмики выбросов червей пескожилов. Маленькие норки вели к сифонам двустворчатых моллюсков, которые прятались в глубине песка. На дне лужиц можно было различить крохотных, величиной с пятачок, камбалок. Стоило приподнять пучки фукусов, как из-под них разбегались в разные стороны маленькие рачки. В воде, которая оставалась в углублениях камней и расщелинах, плавали небольшие креветки. Под камнями прятались различные моллюски и черви. Ближе к воде начинались поселения мидий. В отлив створки раковин плотно закрывались. Но как только вода покрывала их вновь, створки приоткрывались. Так же плотно в отлив закрыты крышечками домики раков балянусов. В воде же из домиков показывались раскрытые веером ножки раков. Балянусы относятся к отряду усоногих раков и часто встречаются на литорали и вблизи берега. Прикрепляются раки к твердой поверхности с помощью выделений специальных желез. Шесть пластинок раковины балянуса образуют усеченный конус, прикрытый двускатной раздвигающейся крышечкой. Раскрыв крышечку, рак ритмично выбрасывает ножки, подгребая ими пищу - мельчайший планктон и остатки растений. Когда вода отступает, рак задерживает в своем домике немного воды, чтобы поддерживать жабры во влажном состоянии.

Раки балянусы

Животные, обитающие на литорали, обладают большой выносливостью, позволяющей им переносить резко меняющиеся условия существования. Они так или иначе избегают полного обсыхания. Одни из них удерживают влагу в своих раковинах или под хитиновыми покровами, другие зарываются во влажный песок, прячутся под камнями или под водорослями, где остается влага. И нельзя сказать, что эти животные - жалкие изгнанники, вытесненные другими животными из моря. Для них, приспособившихся жить в подобных условиях, это родная стихия. И они процветают тут, создавая многочисленные поселения. На некоторых участках литорали жизнь буквально кипит, и обитателям здесь приходится вести трудную борьбу между собой за пищу и жизненное пространство. В зимнее же время, чтобы избежать замерзания, многие животные перемещаются из этой полосы в глубь моря и там впадают в своеобразную спячку. Что же привлекает животных на литораль? Обилие света, питательных солей, приносимых водой с суши, создает самые благоприятные условия для водорослей, которые растут здесь порой сплошным ковром. Кроме того, по границе прилива концентрируются выбросы водорослей. Все это создает основу для жизни животных. В таких выбросах, например, рачков амфипод на одном квадратном метре может быть до пяти тысяч, небольших червей олигохет - несколько десятков тысяч. Постепенно водоросли в выбросах разрушаются и распадаются на мельчайшие частицы, которые смываются волнами и разносятся по всей литорали. Этими остатками - детритом - питается множество других беспозвоночных животных...

В проливе кроме зубаток встречались и другие рыбы. Изредка проплывал круглый, похожий на бочонок пинагор. У этой рыбы толстое, неуклюжее туловище темно-синего цвета с большими красными плавниками. Тело, лишенное чешуи, сплошь усеяно мелкими костными бугорками. Вдоль туловища проходят ряды более крупных заостренных бугров. Рыбы эти довольно большие - некоторые из них достигают длины свыше 1,5 метра и массы 5-6 килограммов.

Интересна у пинагоров забота о потомстве. Как часто бывает у рыб, это дело только самцов. Откладывают пинагоры икру у самой поверхности воды при полном отливе. Икринки, слипшиеся в комки, имеют яркую окраску - от желто-оранжевой до густо-малиновой. Часто кладка икры при большом отливе оказывается на воздухе. И тогда пинагор все время смачивает икринки, брызгая на них водой изо рта или ударяя хвостовым плавником по поверхности воды. Рыба не покидает кладку икры даже при смертельной опасности. Первое время самец охраняет и вышедших из икринок мальков. Причем в случае опасности мальки бросаются к своему родителю и облепляют его со всех сторон, присасываясь к его телу брюшными плавниками, которые имеют строение присоски.

Удивительно красивы маленькие пинагоры - они ярко- зеленого цвета. А у более крупных - туловище оливкового цвета, на голове узкие лазоревые полоски, широкие плавники яркой оранжевой окраски. Прилепившись присоской к каменной поверхности на мелком месте, они лежали неподвижно, словно греясь в лучах солнца. Спокойно поглядывали они маленькими глазками на протянутые к ним руки. Так спокойно, что их можно было взять в ладони. И только тогда они начинали как-то неуклюже трепыхаться, стараясь вырваться из рук.

Когда я плавал над песчаными участками дна, передо мной иногда неожиданно взрывался вихрь песка и из него вылетало плоское тело камбалы. Проплыв некоторое расстояние, она снова опускалась на дно. Волнообразными, вибрирующими движениями плавников, которые обрамляют ее округлое тело, рыба забрасывала себя песком, причем так быстро, что казалось, она тонула в грунте. На поверхности оставались только глаза и рот рыбы. И она снова затаивалась в засаде, поджидая добычу.

Камбал в проливе было много. Встречались они и на каменистых участках дна, и среди водорослей. Иногда они лежали на широких лентах морской капусты. Тогда их окраска была шоколадной, под цвет водоросли.

Камбалы тоже часто подпускали меня вплотную и, только когда я протягивал к ним руку, срывались с места, стараясь юркнуть в какое-нибудь укрытие. Улегшись на дно, они следили за мной, слегка приподняв голову. Глаза у них вращались в разные стороны, обеспечивая круговой обзор. Так и хочется сказать, что глаза у них расположены со стороны спины. Но камбалы лежат на боку, и оба глаза у них на одной стороне головы.

Мальки камбалы определенный период жизни проводят в толще воды. Такое явление широко распространено: мальки хорошо обеспечены пищей - планктоном. На этой стадии маленькие камбалы совсем не похожи на взрослых рыб - они имеют симметричное строение и глаза у них расположены по обеим сторонам головы. Но в процессе роста строение тела мальков претерпевает большие изменения: один глаз у них как бы сдвигается с места и постепенно перемещается на другую, обычно правую, сторону тела. В это время рыбки опускаются на дно и дальнейшую жизнь проводят в основном лежа на боку. Та сторона тела камбалы, на которой расположены глаза, приобретает окраску, соответствующую окружающему фону. Противоположный бок, обращенный вниз, лишен пигмента и поэтому белый или желтый. Вместе с камбалами встречались мне крупные керчаки. Окраска их самая разнообразная: бурая, желтоватая, темно-зеленая, синевато-черная - это зависело от того места, где находились керчаки. У этих рыб также хорошо развита способность менять окраску тела. Повадками и внешним видом они напоминают черноморских скорпен. Это тоже затаивающиеся хищники. У них такая же большая бугристая голова, во всю ее ширину - толстогубый рот. Топорщатся широкие плавники. И такой же вместительный отвислый живот.

Керчаки спокойные, малоподвижные рыбы. Этим я иногда пользовался при фотографировании: осторожно поворачивал их, придавая нужное положение, чтобы обеспечить равномерное освещение лампой-вспышкой.

Однажды среди водорослей я заметил странное ромбовидное тело, оканчивавшееся с противоположных концов рыбьими хвостами. Каково же было мое удивление, когда, присмотревшись, я разглядел керчака, заглатывающего почти такой же величины камбалу! Должно быть, рот и глотка у этих рыб растягиваются как резиновые! Я поспешил заснять эту необычную сцену. Сверкнула лампа-вспышка, и керчак от испуга выпустил свою жертву. Обе рыбы бросились в разные стороны. Камбала опустилась недалеко от меня на дно и, широко раскрывая жаберные крышки, в испуге вращала красными бусинками глаз. Керчак же снова затаился среди водорослей.

Камбала поджидает добычу

В толще воды иногда появлялись стайки серебристых сигов. Они плавали около камней и над водорослями. У них такие же размеры и продолговатое тело, как у кефали остроноса. Такие же плавные, грациозные движения.

Заплывала в пролив и треска. Вот никогда бы не подумал, что эта рыба может так живописно выглядеть под водой! Коричневые, зеленоватые и золотистые пятна создают на ее теле затейливые, красивые узоры. С особой осторожностью подбирался я каждый раз к треске, чтобы сделать снимок. Но все было напрасно - уж очень осторожна эта рыба. Видимо, я напоминал ей тюленя, который охотится за ней.

Камбала приподняла голову, насторожилась

Извиваясь, скользили по дну маслюки, пестренькие рыбки, похожие на небольших змеек. Они относятся к подотряду собачковидных. Длинные, гибкие тела позволяют им хорошо скрываться среди камней и водорослей. Маслюки интересны тем, что являют собой довольно редкий среди рыб пример, когда оба родителя проявляют заботу о потомстве: в течение некоторого времени самец и самка совместно охраняют икру, отложенную в каменных щелях или в пустых раковинах двустворчатых моллюсков.

Наблюдая за рыбами, я часто выплывал из пролива в сторону широкого залива. По мере удаления рыбы встречались все реже и реже. И вот я уже оказывался над песчаной отмелью, на которой темнели отдельные камни. С них свисали и извивались по дну широкие и длинные, с волнистыми краями ленты морской капусты - ламинарии. Течение слабо их колыхало, и казалось, что на отмели паслись стада неведомых животных с гребенчатыми коричневыми спинами. Здесь встречались, и то редко, керчаки, да под лентами ламинарий изредка отдыхали сытые зубатки. А в толще воды не было видно ни одной рыбешки, лишь плыли необычно крупные медузы аурелии. Часто они были красивой бледно-розовой окраски.

Глубина постепенно возрастала, и дно как бы растворялось в зеленовато-коричневой дымке. Все мрачнело кругом, и я поворачивал к берегу.

Керчак - спокойная, малоподвижная рыба

Нарастание прилива чувствовалось по усиливающемуся течению, которое начинало сносить меня в сторону залива, глубоко вдающегося в сушу. Это было сигналом, что пора прекращать плавание. Я поворачивал к мысу. Проплыв немного в его сторону, попадал в поток воды, устремленный в пролив. Сначала течение было небольшое, но по мере приближения к проливу скорость его увеличивалась. В самом проливе можно было не работать ластами - течение подхватывало меня. Подо мной все стремительнее проносилось дно. Мелькали кусты фукусов, вытянувшиеся по течению длинные шнуры водоросли хорды, звезды, зубатки, прижавшиеся к камням. Если прилив был в разгаре, то нечего было и думать о том, чтобы плыть против потока. В такие моменты течение несло меня через весь пролив. В самом узком месте, на пороге, надо было остерегаться колючих щеток мидий и выступов камней, чтобы не порвать гидрокостюм. А дальше путь шел по зарослям водорослей и сплошному ковру из небольших раковин мидий, лежащих прямо на дне. Затем поток врывался в губу и замирал на широком ее пространстве. И я плыл по тихой глади воды к узенькой полоске песка, за которой сразу поднимались ели. Здесь меня встречал сын, и мы шли вдоль опушки леса к мысу, где на поляне в окружении серых валунов желтела наша палатка.

Мои опасения, что сыну будет скучно изо дня в день находиться на одном месте, без сверстников и товарищей, вскоре исчезли окончательно. Скучать ему просто было некогда: во-первых, на него легла главная хозяйственная забота - готовить обед и ужин. И хотя этим он еще никогда не занимался, но искусство сварить суп из концентратов и кашу освоил быстро. Одновременно ему приходилось следить за мной, чтобы в случае необходимости оказать посильную помощь. Плот был всегда наготове. Закончив приготовления пищи и дождавшись моего прихода, он спешил на плот - это было второе главное его дело. Были у него и другие развлечения. К самому мысу, где стояла палатка, подплывали утки со своими выводками. Трепеща крыльями, часто над нашими головами зависали крачки - маленькие чайки с раздвоенным, как у ласточки, хвостом. Повернув набок головки, они с любопытством рассматривали нас. Кружились и кричали неизменные чайки.

Маслюк похож на небольшую змею

По берегу губы тянулся узкий пляж, и в солнечные, тихие дни можно было загорать, лежа на чистейшем, бархатистом песке.

Стоило углубиться в лес, как мы попадали в иной мир. Между отдельными валунами мягкими коврами лежали мхи. Под старыми елями залегал зеленый таинственный сумрак. С их ветвей свисали серые пряди лишайников. С шумом взлетали из-под самых ног тетерева. Расступаясь, ели открывали полянки, обрамленные березками. На темно-зеленом покрове полянок светились янтарным цветом россыпи ягоды морошки. Но долго в лесу оставаться было нельзя: лес буквально звенел от комаров и над нами тотчас же собиралось их серое облачко. Нарвав ягод, мы бежали к берегу - только здесь можно было перевести дух от комариного бедствия.

К концу июля комаров заметно поубавилось, и ходить в лес можно было уже спокойнее. Это было ко времени - поспела черника. Такого обилия я не встречал больше нигде: сизые крупные ягоды сплошь покрывали высокие кустики. Дни большей частью стояли солнечные, затяжных дождей не было, и черника налилась сладким соком. Нам не приходилось долго ходить, чтобы насобирать ягод. Достаточно было устрбиться около большой кочки - и ешь ягоды вволю! Мы быстро наедались, а вблизи, казалось, ягод и не убавилось. Да и кому было собирать чернику? Селения по берегу моря отстоят одно от другого на десятки километров. Жители в это время почти круглые сутки заняты нелегкой морской работой.

А потом пошли грибы. Первое время мы азартно их искали: тугие темно-красные шляпки подосиновиков лезли из-под кустиков черники или из-под серебристого ягеля на полянах. Но азарт вскоре прошел - грибов становилось все больше и больше. Когда они нужны были нам для обеда, достаточно было пройтись вокруг палатки. Изредка такая, уже ставшая привычной, жизнь прерывалась: с севера задувал холодный ветер, и горизонт затягивался сплошной пеленой дождя. Море темнело и покрывалось белыми барашками. Глухо шумели ели, стряхивая струйки воды. Но ненастье длилось недолго, и в разрывах туч снова начинало голубеть небо.

Вечерами море становилось серым. В такое время иногда доносилось ритмичное постукивание мотора, и из-за соседнего острова выплывали шлюпы - доры. Борта их едва виднелись из-под большущих черных копен сухих водорослей - фукусов и ламинарий. В объемистых сетчатых мешках везли и анфельцию - еще более ценную водоросль. Собирают водоросли по берегам. Сгребают, сушат и копнят, как сено. В деревне сухие водоросли прессуют и отправляют на комбинат для переработки. Самая крупная беломорская водоросль - ламинария сахаристая. Слоевище у нее в виде длинной листовидной пластины с коротким черенком, который имеет корнеподобные выросты - ризоиды. Ими ламинария крепко держится за каменистую поверхность, цепляясь за углубления и трещины. Некоторые из этих водорослей имеют длину около 5 метров.

У анфельции сильно ветвящиеся слоевища. Они придают этой водоросли вид невысоких темно-пурпурных кустиков, которые часто образуют на дне сплошной ковер.

Время от времени, ближе к вечеру, нас навещал Федя - он привозил хлеб и газеты. Иногда Федя угощал нас вкусными рыбниками - пирогами с запеченной рыбой, а если он еще захватывал пироги с черникой, то тогда мы подолгу сидели у костра и пили чай. В такие моменты я расспрашивал Федю о море. Несмотря на молодость, он знал много. Это понятно: как и все здесь, он с малолетства ловит рыбу, собирает водоросли. Федя рассказывал нам о косатках, белухах, тюленях, о беломорской сельди, о ловле сигов и наваги. Но все эти рассказы так или иначе касались промысла. На вопросы о некоторых интересных моллюсках, крабах и креветках, которые, безусловно, должны здесь водиться, только пожимал плечами:

- Встречались иногда в водорослях какие-то паучки и козявки, а как они называются, я не знаю! Крабы, правда, среди них были - вот такие! - Федя показал пальцами небольшое колечко.

Только об одном беспозвоночном животном Федя поведал подробно - это о черве пескожиле. С ними он часто имел дело. Пескожилы используются как наживка, и на них хорошо ловится рыба. От него я узнал, что норка пескожила имеет вход и выход. И стало ясно, почему мне до сих пор не удавалось достать пескожила. Еще он упомянул о каких-то "огурцах" и "помидорах".

Такое одностороннее познание моря удивляло, но потом я убедился, что море кормит его и все, что связано с добычей, он знает до тонкостей. Все остальное выпадает из круга его интересов.

- Федя, а что это за морские "огурцы" и "помидоры"? - пытался я все же расспросить его.

- "Огурец" немного вытянутый, плотный и скользкий. А "помидор" - красный и круглый. Внутрь же их не заглядывал!

- Где же ты их видел?

- "Помидоры" иногда в сети попадаются, а "огурцы" мы нашли на затонувшем бревне, когда подцепили и подняли его со дна якорем-кошкой. Их много было - прямо со всех сторон облепили бревно. Вот такие они! - И Федя нарисовал палочкой на песке широкий конус. Я терялся в догадках.

Мои рассказы о зубатках не удивили Федю:

- Все верно - такие уж они у нас свирепые! Бывает, веслом заденешь зубатку на дне, так она вцепится в него и не отпускает. Вытягиваешь ее тогда из воды на весле и бросаешь прямо в лодку. Потом все старается за что-нибудь ухватиться зубами. Волк, а не рыба.

Однажды я обнаружил маленькую зубатку на дне: она скрывалась недалеко от большой зубатки в расщелине под камнем. Рыба с любопытством и без страха рассматривала меня. Видимо, надежное укрытие вселяло в нее определенную уверенность в своей безопасности. Я разбил несколько раковин мидий и предложил рыбе мясо моллюсков. И зубатка тотчас же выплыла из расщелины, подобрала все до последней крошки, а потом долго кружилась около камня. Пришлось мне отправляться за второй порцией мидий.

Покормил я и большую зубатку. Серая же по-прежнему не обращала внимания на раковины. И только когда я предложил ей очищенное от створок мясо моллюсков, повела себя снисходительнее: скосила глаз на угощение и, наклонив голову, не спеша втянула его в рот. А потом снова застыла у камня. Ее поза выражала сосредоточенное раздумье.

Для маленькой зубатки я стал собирать червей пескожилов - это лакомство для рыб. Но оно им редко достается - очень глубоко черви зарываются в песок. Мы выкапывали их в отлив, когда обнажались конусовидные холмики выбросов. Черви пескожилы живут в очень глубоких норках. Длина их достигает 10-15 сантиметров. Тело их красноватое. По внешнему виду пескожилы очень похожи на дождевых червей, хотя относятся к классу многощетинковых червей. Различные виды их широко заселяют дно морей и океанов. Одни из них живут в норках, другие - в домиках-трубках, как, например, серпулиды, а третьи не имеют ни того ни другого. К ним относятся нереисы. Встречал я их и в Белом море. Так, однажды, плавая над мелководной частью пролива, я заметил странный клубок, катившийся по дну. Вот он оказался рядом. Переливаясь изумрудным и оранжевым цветами, он закружился прямо подо мной. Затем зацепился за раковины мидий, расправился, и передо мной оказался червь нереис. Он очень похож на черноморского собрата, только был гораздо крупнее и несравненно красивее. Длина его доходила до 25 сантиметров.

Пока я наводил фотоаппарат и снимал нереиса, к нему устремился крупный бычок. Пришлось мне прикрывать нереиса руками, иначе он был бы проглочен. В возбуждении рыба тыкалась носом в мои ладони. И пока я отгонял ее, откуда-то сбоку выскочил еще один бычок и ухватил нереиса за конец тела. Откусив кончик, он юркнул в водоросли, а нереис, подхваченный течением, поплыл дальше. Но путешествие его, по всей вероятности, окончилось печально - уж слишком это лакомая добыча для рыб.

На самом мелководье под порогом можно было встретить и других интересных беспозвоночных животных: медленно ползали по песку брюхоногие моллюски букцинумы, или трубачи.

На камнях лепились небольшие панцирные моллюски хитоны, тело которых покрыто прочными пластинками. Пластинки панциря сохраняют относительно друг друга подвижность. Стоило оторвать хитона от поверхности камня, как он тотчас же сворачивался и пластинки со всех сторон прикрывали тело животного. Передо мной оказывался твердый комочек, похожий на окатанный водой камушек. Хитоны расцвечены бордовыми и желтыми пятнами, но встречались и нежно-зеленой окраски. Иногда я проводил рукой по песку, и тогда из него выскакивали потревоженные креветки. Отплыв в сторону, они опускались на дно и, перебирая ножками и двигая лопатообразным хвостом, вновь закапывались в песок. Изредка встречались раки-отшельники в раковинах моллюска букцинума. Они очень напоминали черноморских отшельников, но были гораздо крупнее. Медленно переступали они ярко-красными ножками с оранжевыми полосками. Подняв из-под края раковины стебельчатые глазки, раки безбоязненно поглядывали на окружающий мир. И только когда я брал их в руки, скрывались в раковинах.

Как-то меня привлекли причудливые комки желтоватого и зеленого цвета на слоевищах водорослей. Иногда эти комки были довольно крупные - с кулак величиной. Они полностью охватывали основание водорослей, и тогда казалось, что водоросли прорастали из этих неправильной формы образований. На комках виднелись конусовидные выросты с круглыми отверстиями. Это были губки.

В Черном море тоже есть губки, но там я встречал их чаще всего в виде тонких бледноокрашенных неровных пленок на камнях и раковинах мидий. На слоевищах цистозиры они были в виде незаметных комочков.

Червь нереис скрывается в морской траве

Губки издают резкий запах. Кроме того, многие из них имеют неприятный для других животных вкус и даже со держат в своем теле яд. Все это в сочетании с особенностями скелета делает их совершенно несъедобными для крупных животных. Поэтому многие мелкие живот ные находят среди губок надежные убежища. Во внутренних полостях губок часто скрываются различные черви, моллюски, раки, образуя иногда многочисленные сообщества. Бывали случаи, когда в крупной губке находили сотни десятиногих раков альфеусов. Некоторые рыбы откладывают икру в углублениях на поверхности и внутренних полостях губок...

Там, где глубина превышала 5-6 метров, на камнях виднелись кувшинчики белого и красного цвета - это были асцидии. Здесь я впервые увидел этих животных. В верхней части тела асцидии есть два отростка-сифона. Через них она непрерывно, словно маленький насос, про качивает воду, получая таким образом кислород и пищу. Внешне у асцидий не было заметно каких-либо признаков движения. Но стоило их задеть или хотя бы поколебать вблизи воду, как они тотчас же закрывали сифоны и начинали медленно сжиматься, словно мячики, из которых выходит воздух.

Стаи крылоногих моллюсков клионов появились как-то внезапно: плавая однажды довольно далеко от берега, я встретил одного из них. А на следующий день приливные течения принесли уже множество этих животных. Взмахивая крыльями-плавничками, они порхали в толще воды, словно бабочки. Полупрозрачные тела животных были окрашены в нежные тона голубого и розового цвета, а передняя и задняя их части светились ярким красным цветом. Когда солнечные лучи пронизывали тела клионов насквозь, они вспыхивали и переливались светом так, как будто внутри их зажигались крохотные лампочки.

Клионы относятся к отряду крылоногих моллюсков, или птерапод. Иногда их еще называют морскими ангелами за форму тела, напоминающую отдаленно фигуру маленького человечка с крыльями. Плавнички у клиона - это выросты ноги, с помощью которой большинство брюхоногих ползает по дну. Клионы вследствие постоянной жизни в толще воды полностью утратили раковину.

Каждый раз, когда я встречал крупную медузу цианею, я не мог проплыть мимо этого еще одного прекрасного создания природы, широко населяющего воды Арктики. Однажды недалеко от мыса я встретил цианею с диаметром купола более полуметра. Похожий на зонтик купол с восемью лопастями по краям был голубого цвета. Из-под него свисала красная бахрома приротовых отростков, напоминающая складки кружевной материи. Шлейф многочисленных тонких щупалец терялся из вида в толще воды. При моем приближении края купола медузы начали сокращаться быстрее. Она развернулась, и передо мной оказался шлейф щупалец. Я обогнул их и подплыл к куполу медузы, но она, чувствуя мое приближение, продолжала поворачиваться, и опять передо мной оказались щупальца. Нечаянно коснувшись одного из них рукой, я ощутил сильное жжение.

Крылоногие моллюски клионы

Цианея - самая крупная из медуз. Некоторые экземпляры достигают поистине гигантских размеров: диаметр купола у них превышает 2 метра, а длина щупалец составляет 20-30 метров.

В толще воды встречались и весьма похожие на медуз гребневики. В Черном море, когда из глубины поднимались холодные воды, мне уже приходилось видеть этих животных. Но там они были чуть больше горошины и не производили никакого впечатления. Здесь же они достигают длины 10-15 сантиметров.

Совершенно прозрачные или слегка окрашенные гребневики медленно скользили в толще воды. Некоторые из них имели настолько нежное тело, что его повреждало малейшее прикосновение. Стоило взять такое животное в руки, как оно буквально растекалось между пальцев. У гребневиков берое, которые широко распространены в водах Мирового океана, более плотное, вытянутое тело - оно очень напоминает небольшой огурец, только окрашено в розовые и фиолетовые тона. Просвечивающие сквозь ткани тела пищеварительные каналы образуют затейливые, ветвящиеся узоры.

В верхней части асцидии находятся два отростка - это сифоны

Может быть, Федя имел в виду гребневиков берое, когда говорил о морских "огурцах"? Ведь они очень на них похожи. Но они живут в толще воды, а Федя нашел "огурцы" на дне. Нет, что-то он видел другое. "А что если это были крупные актинии? - подумал я. - Ведь сократившись и сжав тело, актинии могут принимать почти шаровидную форму". Мне рассказывали аквалангисты о поселениях необычно крупных актиний. Один из очевидцев сравнивал этих актиний в сократившемся состоянии со стаканом. Судя по этим рассказам, это были актинии метридиум. Было бы весьма интересно взглянуть на этих кишечнополостных животных. Но в атласе беспозвоночных животных можно прочитать, что метридиумы встречаются в Японском море, у берегов Японии, а также в Северном, Гренландском и Баренцевом морях. Значит, в Белом их нет? И тем не менее у меня появилась надежда найти этих животных. Ведь не могли же так ошибиться подводные спортсмены! Уж очень подробно и красочно они описали этих животных. И я все больше времени стал уделять их поискам. Однажды эти поиски привели меня в широкий залив у соседнего острова, ограниченный с одной стороны длинной каменной грядой.

Был тихий, солнечный день. Передо мной вставали заросли необычайно красивых фукусов: высокие и пышные, они раскинули оранжевые слоевища наподобие крон.

Глубже сплошным ковром, раскрашенным пурпурными, лиловыми и зелеными узорами, протянулись заросли анфельции. А дальше по песку змеились ленты неизменной ламинарии. Пробивающиеся сквозь толщу воды лучи 100 солнца золотили их волнистые края. И тут по краям слоевищ ламинарий я заметил какие-то кремовые цветы. Но, как известно, водоросли не цветут. Приблизившись, я узнал в этих цветах своеобразных медуз, ведущих сидячий образ жизни. Диаметр их куполов был 5-6 сантиметров. Ставромедузы, как их называют в научной литературе, встречаются и в других наших морях, но там они значительно меньше.

Живые цветы покачивались в воде, держась за водоросли тонкой ножкой с присоской на конце. Восемь выростов по краям купола были похожи на раскинутые в стороны лепестки. На концах выростов виднелись пучки коротеньких щупалец.

Я оторвал кусочек слоевища ламинарии со ставромедузой, чтобы понаблюдать за ней у поверхности воды. Но потревоженное животное изогнулось, и пучок щупалец одного из выростов прилип к поверхности слоевища.

Ножка отцепилась и медленно переместилась по направлению к краю обрывка водоросли. Затем вновь прицепилась присоской. Медуза, таким образом, сделала как бы первый шаг. Так, поочередно цепляясь то щупальцами, то ножкой, она достигла края обрывка и открепилась от него. Вода подхватила ее, и она стала медленно погружаться в глубь моря. Там животное достигло водорослей и вновь прикрепилось к слоевищу ламинарии.

Уже возвращаясь к берегу, почти у самой поверхности воды я встретил других ставромедуз, которые зелеными колокольчиками висели на листовидных выростах фукусов и шнурах хорды...

Из увлекательных заплывов я неизменно возвращался к зубаткам. Серая уже не бросалась с яростью на меня. Открывая угрожающе рот, она как бы нехотя пятилась, заползала за камни или в заросли водорослей и потом настороженно выглядывала из укрытия. Она стала явно спокойнее: может быть, свыклась уже с моим присутствием - ведь я не доставлял ей после первого нашего знакомства больших неприятностей. Даже, наоборот, предлагал угощение, которое она изредка принимала. Не делая резких движений, можно было уже подплыть к ней вплотную.

Большая зубатка, похоже, уже каждый раз ждала от меня мидий: стоило приблизиться, как она наполовину выползала из-под камня и, повернув голову кверху, следила за мной.

Маленькая зубатка встречала меня около расщелины под камнем или лежала свернувшись кольцом среди зарослей водорослей. Часто она приподнималась и спешила навстречу, смешно открывая и закрывая рот. Я протягивал ей угощение, и рыба в возбуждении вилась около меня...

Гребневик берое напоминает небольшой огурец

Таинственные морские "огурцы" не выходили у меня из головы, и я снова расспрашивал Федю:

- Где вы зацепили бревно с "огурцами"?

- Да недалеко от деревни! Там есть старый пирс, когда-то к нему подходили корабли за лесом. Сейчас он заброшен и разрушился. Но в воде остались большие ряжи - срубы. Около них мы иногда ловим треску и зубатку. Рядом с одним из ряжей мы и подцепили бревно с "огурцами".

У гребневика прозрачное и нежное тело

- А сверху, сквозь воду, ничего не замечали? Вот таких животных? - Я нарисовал актинию метридиум. - У них много мелких щупалец, и поэтому они очень похожи на цветы.

- Что-то, верно, там в глубине иногда просвечивает: белое и розовое, - подумав, проговорил Федя. - Только побольше этого, - кивнул он на мой рисунок, - чуть меньше шапки, пожалуй, будет!

Гребневик открыл широкий рот

Я засомневался: если это актинии метридиум, то очень уж большие. Вряд ли они могут быть таких размеров. Потом недалеко от того места впадает река. А она может сильно опреснять воду, что должно препятствовать поселению таких животных, как актинии. Но теперь меня стал убеждать Федя:

- Правда, там что-то есть! Я думал, что это цеплялись за бревна медузы - знаете, большие такие, с красной юбкой под зонтиком. Впрочем, чего гадать? Завтра утром я буду возвращаться в деревню и могу доставить вас к самому пирсу. Посмотрите сами. Если не актинии, так, может, какое другое интересное животное!

Заброшенный пирс находился на краю широкого луга, на котором паслось небольшое стадо коров. Невысокая насыпь из крупных булыжников отходила от плоского берега в море и оканчивалась ряжем из толстых бревен, заполненным камнями. В нескольких метрах от него едва поднимался над поверхностью воды второй ряж.

Я высадился и быстро собрался в воду.

У первого ряжа глубина была 2-3 метра. Кругом песок. По нему, оставляя извилистые дорожки следов, ползали брюхоногие моллюски. Колыхались желтые кусты фукусов. Кое-где краснели редкие морские звезды. Дно полого уходило вниз. Впереди проступил и медленно надвигался на меня темный силуэт второго ряжа. Основание его размывалось в зеленоватой тьме. И вдруг, словно вспыхнул путеводный свет, появилось яркое белое пятно. Я нырнул к нему, и вот передо мной засияла актиния метридиум! Пышная шапка снежно-белых тонких щупалец венчала вытянутое цилиндрическое тело. Чуть дальше лежало бревно, на котором расположилась целая группа таких же, но только коричневого цвета животных.

- Здесь полно актиний! - радостно прокричал я, всплыв на поверхность.

Но можно было и не кричать: карбас покачивался рядом, из него склонился надо мной Федя. Выражение вопросительного ожидания сменилось на его лице радостной улыбкой.

- Сначала покажу их тебе! - сказал я и снова нырнул. Недалеко от меня на небольшом камне стояли три актинии. Подняв животных вместе с камнем, я начал медленно и осторожно всплывать. Но актинии дрогнули и начали сокращаться. Щупальца их втянулись в особые выросты туловища. В свою очередь эти выросты, похожие на широкие лопасти, завернулись к центру туловища. Края их стянулись, и вот уже на камне стало три продолговатых ослизлых комка.

- Что я и говорил: морской "огурец", и только! Соленый к тому же, - подвел итог поискам Федя, брезгливо ткнул пальцем в одну из актиний и повел носом: - А запах-то какой! Тьфу! - сплюнул он.

- Ты бы посмотрел на них под водой! Там это не "огурцы", а скорее прекрасные цветы!

Это не цветок, а ставромедуза

- Нет уж, любуйтесь ими сами, а у нас красота другая: вот как вывалишь в карбас сигов - все кругом сияет! Или возьми семгу - чистый жемчуг... А с этих-то что толку! Правда, хорошо, хоть вас я не обманул. Ну, плавайте! Часа через три вернусь.

Федя развернул карбас и уплыл по своим неотложным делам. Я же нырнул опять к актиниям.

У самого ряжа их было множество - настоящие цветники Нептуна. Все подножие сооружения, его стены, разбросанные по дну бревна и камни почти сплошь покрывали эти удивительные животные. Некоторые из них были высотой около полуметра. Тело таких актиний очень вытянутое, и раскидистая шапка щупалец делала их похожими на маленькие пальмы. Розовые, красные, оливковые, белые, они стояли вперемежку. Иногда среди них виднелись окрашенные в два цвета: например, на желтом теле красные пятна или тело красное, а щупальца белые. А рядом другое сочетание: тело коричневое, щупальца зеленоватые.

Я непрерывно фотографировал. Кончалась пленка - плыл к берегу, перезаряжал фотоаппарат и снова нырял в воду. Можно было не торопиться: времени у меня было достаточно, актинии никуда не уплывут. Но остановиться передохнуть было невозможно. И я нырял, пока был запас пленки.

Как жаль, что свет лампы-вспышки мог осветить только ограниченное пространство и нельзя было запечатлеть всего великолепия поселения актиний, протянувшегося на много метров!

Начинался прилив, течение усиливалось, и большинство актиний вытянулись во весь рост и распушили щупальца, которые улавливали приносимый водой планктон. Многие из них, особенно находящиеся на дне, изогнули туловище и повернули венец щупалец навстречу течению. Незабываемое зрелище!

Когда за мной приплыл Федя, я лежал на береговом песочке. От усталости было трудно пошевелиться. А в глазах все еще стояли актинии, похожие на чудесные цветы, которым, казалось бы, место только в тропических морях. К подобным встречам пора бы мне привыкнуть: с первых дней я убедился, что подводный мир северных морей тоже таит много необычного и красочного...

Но всему приходит конец, и вот наступил последний день нашей жизни на берегу моря. Еще раз я поплыл вдоль пролива, стараясь посетить наиболее интересные места.

Начинался прилив, и течение все усиливалось. Но выходить на берег не хотелось. Раз за разом я пересекал пролив. То тут то там я видел других зубаток, которые, опираясь на плавники, настороженно приподнимали головы и становились похожими на громадных ящериц. Этих рыб я не кормил, и они так и не привыкли ко мне. По-прежнему они открывали рты, принимали самую свирепую позу и смотрели на меня с мрачной угрозой. Но я относился к ним уже без опаски: главное, не подплывать к ним совсем близко. Рыбы паслись на подводных пастбищах, и я им только мешал.

Полюбовавшись напоследок россыпями морских звезд, я вышел на берег и направился к палатке. Пора было уже собираться - скоро должен был приплыть на карбасе Федя, чтобы переправить нас в деревню.

Остановившись в деревне, я решил еще раз вместе с сыном взглянуть на поселения актиний метридиум. Вышли мы около полудня. Дорога шла лесом, то ныряя в болотистые низины, то взбегая на гранитные увалы, на вершинах которых теснились низкие сосенки. В распадках между увалами голубела полоска узкой губы. Замшелые валуны выступали из-под зеленого покрова мхов. Пряный аромат наполнял лес. В нем смешались запахи хвои, нагретых солнцем камней, ягодников, моря и торфяного настоя болот. Коричневые ручьи вытекали из глубины леса. Дорога вывела нас на мокрый луг, который переходил в пологий песчаный берег моря.

Момент для плавания был подходящий: отлив в самом разгаре. Уровень моря приближался к низшей отметке. Правда, течение было еще сильное, но дожидаться периода между отливом и приливом я не стал, надеясь, что в данный момент актинии будут стоять в полный рост, распушив щупальца. А при таком течении хотя и с усилиями, но плавать было можно.

Мы с Мишей сразу направились ко второму ряжу. И опять радостно забилось сердце: картина под водой была еще более впечатляющей! Казалось, что актинии стали еще выше, еще пышнее были кроны их щупалец. Около первых животных глубина была всего 2,5-3 метра. На вертикальной стене сруба находилась великолепная группа снежно-белых актиний, а в центре ее - особенно крупная, розового цвета. Чуть сбоку виднелись оранжевые животные. Даже сквозь маску я заметил удивленное выражение на лице сына. Он осторожно коснулся их рукой. Животные начали медленно сокращать щупальца. Миша отплыл от них, и актинии вновь развернули свои кроны. Перед н*им открылся чудесный мир многочисленного поселения актиний. Мы ныряли то к одной, то к другой группе животных и не могли решить, какая же из них самая живописная. У одних актиний была почти шарообразная шапка щупалец, другие имели очень длинное и тонкое тело, которое венчала небольшая изящная крона. У некоторых в окраске были особенно красивые сочетания цветов.

Мы долго плавали. Я уже изрядно замерз, а Миша все нырял и нырял - наконец-то и его сердце затронул прекрасный и загадочный подводный мир!

Начался прилив. Вода стремительно прибывала. Над дном потянулась мутная пелена. Глубина у ряжа возрастала, и актинии как бы уходили от нас все ниже и ниже, растворяясь в зеленом сумраке...

Актиния метридиум вытянулась во весь рост и распушила щупальца

Вот и состоялось мое знакомство с Белым морем! Я не видел здесь, как у берегов Крыма, озаренных ярким светом подводных скал и причудливых нагромождений камней, вокруг которых вьются бесчисленные стаи красочных рыб. Не увидел также сверкающих бурунов прибоя среди зубчатых стен ущелий и темных провалов подводных пещер, обрамленных мохнатыми прядями водорослей.

В зеленом сумраке холодной воды лежал иной мир. Да и как может быть иначе? Ведь Черное и Белое моря относятся к разным географическим зонам Мирового океана. Если Черное море соединяется с субтропическим Средиземноморским бассейном, то Белое море - это часть Ледовитого океана. Фауна и флора этих двух морей развивались разными путями. К тому же соленость воды в Белом море гораздо выше, что позволяет существовать многим видам животных, которых нет в наших южных морях вследствие низкой солености.

Во время прилива актинии направили венцы щупалец навстречу течению

В Белом море я увидел многочисленных морских звезд, крупных актиний и асцидий, некоторых интересных моллюсков и червей. Многие животные, которые в Черном море вблизи берега встречаются редко и имеют небольшие размеры, здесь гораздо крупнее и многочисленнее. В основном они относятся к холодноводным видам, присущим Северной Атлантике.

Растительный мир во многом тоже другой. Его можно назвать царством фукусов и ламинарий - бурых водорослей, характерных для высоких и средних широт Мирового океана. Много известковых водорослей. Пожалуй, из тепловодных растений здесь встречается только трава зостера, которой в других морях Арктики нет. Белое море является по существу большим заливом Баренцева моря, и, хотя оно лежит южнее, условия для жизни в прибрежных водах здесь более суровы: ведь свыше шести месяцев в году вода у берега скована льдами, тогда как южная часть Баренцева моря, омываемая ветвью Гольфстрима, незамерзающая.

Фауна и флора Белого моря очень молодые. Они сложились после окончания оледенения, во время которого вся котловина будущего моря была заполнена массами льда. После оледенения началось заселение Белого моря через широкий пролив, соединяющий его с Баренцевым морем. И теперь подводный мир этих двух морей имеет большое сходство, хотя и не все виды животных и растений проникли сюда из-за некоторого опреснения воды, вызванного стоком таких больших рек, как Северная Двина и Онега, а также из-за более суровых зимних условий. То же произошло и в Черном море, где фауна беднее средиземноморской в 4-5 раз. Но это только по разнообразию видов. Что касается количества, то мы видим обилие животных и растений в обоих морях.