Глава I. Исторический очерк использования промысловых богатств Белого моря

Использование промысловых богатств Белого моря началось еще в глубокой древности.

В III-II тысячелетии до н. э. волжско-окские племена, передвигаясь по внутренним водным путям, вышли к устью Онеги и в дальнейшем расселились по берегам Белого моря, достигнув в самое ближайшее время Канинского полуострова (Фоос, 1952).

Памятники северного неолита, датированные 3000-1500 лет до н. э., имеются на Летнем берегу Белого моря и в устьях рек Выг и Кемь. Более поздние памятники этого периода, датированные 1500-500 лет до н. э., найдены на всем протяжении Зимнего берега, от мыса Воронова до устья Северной Двины, на Лямицком берегу, на Соловецком острове, в устьях рек Выг и Кемь, на Кандалакшском берегу и в устье реки Варзуги. Имеются следы позднего неолита и на Мурмане, от Рыбачьего полуострова до мыса Святой Нос.

Все обнаруженные здесь стоянки первобытного человека находятся вблизи морского побережья на высоте от 4-5 до 12-13 м над уровнем моря. Чем дальше от берега и чем выше над уровнем моря располагается стоянка, тем более ранним временем она датируется. Принято считать, что вообще все стоянки некогда располагались в непосредственной близости к морю и удаление их от него в настоящее время обусловлено поднятием суши или образованием наносов.

Среди беломорских наскальных рисунков, обнаруженных на Карельском берегу, имеются изображения тюленя и белуги^*. При раскопках стоянки на Зимнем берегу (в Зимней Золотице) найдены кремневые фигурки тюленя и моржа. На стоянке Кузнечиха, находящейся в низовьях Северной Двины, среди костей других животных (в том числе и пресноводных рыб) обнаружены кости тюленя и кита.

^* (Широко распространенное название этого млекопитающего - белуха в настоящее время принято считать неправильным. Правильное название "белуга" введено еще новгородцами в X-XI в. Слово "белуха" искусственное, книжное и введено лишь в XVIII в. для того, чтобы отличить млекопитающее Delphinapterus leucas Pallas от рыбы Huso huso Linne.)

Главным занятием первых жителей беломорских побережий, характеризующим весь их хозяйственный уклад, была морская охота. Это конечно не исключало лесной охоты, а в более позднее время - рыболовства, сначала в реках, а затем и в море. При изучении беломорских наскальных рисунков установлено, что в период неолита человек уже пользовался лодками, вмещающими в себя до 28 человек. На таких лодках можно было легко совершать переходы с материка на Соловецкий остров или пересекать Горло Белого моря.

Таким образом, самые первые жители беломорья, пришедшие сюда около 5 тыс. лет назад, занимались охотой и добывали тюленей, моржей и китов. Чтобы стать объектами промысла, все эти животные должны были в достаточном количестве встречаться вблизи беломорских берегов.

Во второй половине беломорского неолита люди приступили, по-видимому, и к морскому рыболовству. Остатками первобытных орудий рыбного лова являются так называемые северные или каменные лабиринты; впервые, еще в прошлом столетии, на них обратил внимание академик К. М. Бер, а более подробно они были изучены и систематизированы лишь в текущем столетии А. А. Спициным (1904), а затем Н. Виноградовым (1927) и Н. Н. Гуриной (1948).

Прежде всего заметим, что все каменные лабиринты находятся только в пределах Скандинавского щита и как бы обрамляют его древнюю или современную береговую линию в Белом, Балтийском и Баренцевом морях. По берегам Белого моря основная масса каменных лабиринтов и подобных им сооружений обнаружена на Соловецких островах и лишь остатки одного лабиринта находятся в примыкающем к островам районе г. Кеми. Небольшая группа лабиринтов имеется также в западной части Кандалакшского залива (около г. Кандалакши и д. Умбы) и в Горле в районе устья реки Поной.

Не вдаваясь в подробности описания архитектуры каменных лабиринтов и отсылая за этим читателя к упомянутым специальным работам, следует лишь указать, что по своему устройству и размерам они являются каменными копиями ныне применяемых семужьих ловушек. Поэтому Мнение археологов, что каменные лабиринты служили неолитическому человеку лишь символами используемых им орудий лова и были сооружениями языческого, религиозного культа, кажется ошибочным. Вернее полагать, что они представляют собой остатки действительно применявшихся орудий лова. Кроме этого, учитывая высоту современного расположения лабиринтов над уровнем моря и скорость тектонического поднятия суши (см. следующую главу), мы должны также признать, что некоторые из этих лабиринтов были сооружены не в период неолита, а значительно позднее, не ранее конца первого-начала второго тысячелетия н. э. Иными словами, часть лабиринтов несомненно была построена не только впервые пришедшими сюда карелами и новгородцами, но и монахами Соловецкого и Никольского монастырей. Однако при любом толкований проблемы каменных лабиринтов, несомненным остается, что они служат остатками материальной культуры человека, характеризующими его хозяйственную деятельность и источники существования. Учитывая это обстоятельство, можно определить, что во всем Белом море намечается три небольших района, где первые поселенцы занимались морским рыбным промыслом (рис. 1, 5). В устье реки Варзуги на Терском берегу, на всем протяжении Зимнего, Летнего (наиболее многочисленное население) и Лямицкого берегов, а также в устьях рек Северной Двины и Выга, преимущественным или исключительным занятием населения неолита и первого тысячелетия н. э. была, по-видимому, охота на морского зверя.

Распределение материальных остатков поселений неолитического человека позволяет высказать предположение и о характере распределения массовых скоплений морского зверя. Примитивность орудий рыбной ловли (каменные лабиринты) делала их применение экономически эффективным лишь при условии особенно массового скопления рыбы, что имело место, по-видимому, в трех указанных пунктах Белого моря (район Соловецких островов, западная часть Кандалакшского залива и устье р. Поной). Конечно, последующие находки остатков северного неолита могут существенно изменить начертанную нами схему, но высказанное соображение о характере некогда бывшего распределения массовых скоплений рыбы (семги) и морского зверя окажется, очевидно, правильным.

Рис. 1. Использование промысловых богатств Белого моря в древности и последовательность освоения его акватории. 1 - Х век, 2 - начало XI века, 3 - середина XI века. 4 - конец XI века (по Бадигину, 1956), 5 - местонахождения следов неолитического человека на берегах Белого моря и Мурмана (по Фоссу, 1952), 6 - районы предполагаемых рыболовецких поселений периода неолита

Письменные свидетельства о народах, населяющих беломорские побережья, о их занятиях и о плаваниях в Белом море и в Северном Ледовитом океане касаются Лишь периода не ранее VI-VII в. н. э.

Имеются указания на то, что "персы и индианцы" в VI в. на своих судах ходили в устье Печоры и Северной Двины, возили туда золото и серебро в монетах и Изделиях, а возвращались с рыбой и продуктами зверобойного промысла (Рычков, 1772).

Об этом же пишет и М. Д. Чулков (1781:97): "А иногда Индийские и Персидские купцы из Каспийского моря реками Волгою, Камою, Печорою и Двиною в Северный Окиян, или по тогдашнему названию в Скифское море для торговли с Швецею и Норвегеею и прочими приходили".

Северная Двина и Печора были, конечно, не просто транзитными магистралями: жившие здесь народы принимали деятельное участие в торговле, окупая золотые, серебряные и просто металлические изделия и сбывая продукты зверобойного и рыбного промыслов. Особенно большой спрос у "персов и индианцев" был на рог единорога, бивни мамонта, моржовые клыки и китовый ус.

Целый ряд историков (Бутков, 1840; Савельев, 1847; Аристов, 1866; Веберман, 1914, и др.) утверждают, что славяне торговали в Биармии^* и в Югре еще в VI в. н. э., причем, среди прочих славянских народов первое место в этом впоследствии занимали новгородцы. Торговали с биармийцами и волжские булгары. Основными товарами, вывозимыми из Биармии, были продукты зверобойного и рыбного промыслов.

^* (Действительное существование и местоположение Биармии в районе устья Северной Двины впервые освещено в норвежских сагах и затем обосновано в трудах М. В. Ломоносова (Тиандер, 1906; Томилов, 1947; Шишкин, 1947; Свирская и Шишкин, 1948, и др.). Тем не менее, некоторые авторы и сейчас еще считают, что Биармии вообще не было, или если она и существовала, то где-то на западе Кольского полуострова (Бадигин, 1956). Большинство исследователей придерживается первого мнения и считает, что скандинав Отер около 870 г. н. э. действительно дважды приходил на своих кораблях в устье Северной Двины и торговал с биармийцами. Известно также, что в конце X в. сюда те приходили скандинавы под командой Одды и разграбили богатейший храм языческого бога Юмала, находившийся на одном из островов в районе ныне существующего г. Холмогоры. К сожалению, современные археологические данные по этому вопросу совершенно отсутствуют.)

Уже в 9 столетии жители побережий Белого моря платили новгородским князьям дань, в которой важное место занимали, кроме всего прочего, еще и шкуры китов, по-видимому, белуг (Брейтфус, 1905, 1913; Гебель, 1904-1905). Это было время, когда сборным пунктом многочисленных норманнских флотов служили Лофотенские острова. Отсюда корабли отправлялись на север и на восток для промысла китов и моржей (Вешняков, 1894). Один из таких кораблей, под командованием Отера (по другим источникам Отар), в поисках страны моржей, снабженных драгоценными клыками, зашел в Белое море и попал к устью Северной Двины, где обнаружил многочисленное население, занимавшееся рыболовством и ловлей моржей (Гебель, 1904-1905; Тиандер, 1906).

В настоящее время считается (Бадигин, 1956), Что освоение русскими всей акватории Белого моря полностью завершилось в течение X-XI вв. (рис. 1, 1-4).

Уже в X в. новгородцы экспортировали "рыбью кость" в Константинополь (Ноэль, 1817), а в XI в. жители Северной Двины, "двиняне", были подвергнуты "святому крещению" и таким образом вся эта область стала одной из пятин Новгорода (Летописец Двинской, 1774; Крестинин, 1790); это послужило началом всестороннего использования природных ресурсов Севера и в особенности рыбных и звериных богатств Белого моря.

В 1264 г. в русских летописях упоминается город Кола, куда, по мнению Н. Морозова (1901), новгородцы проникли из Кандалакши не позднее XII в. Если это так, то следовательно уже в XII-XIII вв. русским была хорошо известна западная часть Белого моря и ее промысловые богатства. Для нас факт выхода новгородцев к побережью Баренцева моря важен еще и в том отношении, что он свидетельствует о возникшей неудовлетворенности новгородцев природными богатствами Белого моря. Весьма возможно, что именно в это время достаточно четко определилось уменьшение промысловых богатств этого водоема, которое в настоящее время является хорошо известным, но пока мало объяснимым фактом. Основание Колы в начале второго тысячелетия н. э. обусловлено необходимостью ежегодных промысловых экспедиций беломорцев на Мурман, что продолжается и до сих пор. Таким образом, если это наше соображение правильно, то около 8 столетий отделяет современное ничтожное промысловое значение Белого моря от появления первых", но практически уже ощутимых, признаков его угнетения.

Конечно, истощение промысловых богатств Белого моря не представляло из себя непрерывного процесса, а шло волнообразно: годы падения промыслов сменялись годами их расцвета. Имеются сообщения (Крестинин, 1784, 1790, 1792), что еще в XIV в. новгородцы в устье Северной Двины вели оживленную торговлю беломорской солью, беломорской рыбой и жиром беломорских зверей. Кроме этого, не без основания считается, что и возникновение Соловецкого монастыря в 1429 г. обусловлено совершенно определенными меркантильными обстоятельствами, так как Соловецкий остров славился своими богатыми промыслами рыбы, морского зверя и солеварения. Да и само название острова берет свое начало от слова "солеварка". Но вот что интересно: с течением времени в общем монастырском доходе уменьшалась роль рыбных и звериных промыслов и возрастало значение солеварения. Количество вывариваемой и идущей на продажу соли непрерывно увеличивалось: в XVI в. монастырь ежегодно продавал около 6 тыс. пудов соли, в XVII в. - 130 тыс. пудов, а в XVIII в. количество ежегодно продаваемой соли достигало уже 400 тыс. пудов (Ключевский, 1867). Это еще раз свидетельствует о неудовлетворенности, в данном случае монастырского начальства, экономическим эффектом от беломорских рыбных и звериных промыслов, продукты которых использовались преимущественно для собственного потребления.

В конце XVIII в. стали заметно сокращаться промысловые запасы морского зверя в юго-западных и западных частях Баренцева моря, в связи с чем появилась необходимость использования богатых в то время стад китов и моржей у берегов Новой Земли (Крестинин, 1789). Следует заметить, что в историческое время китобойный промысел в Белом море уже не существовал и его границей были прибрежные воды Мурмана. Киты появлялись в Белом море лишь в качестве довольно редких гостей, и о регулярном их промысле, по-видимому, не могло быть и речи. Как о чрезвычайном событии "Московские губернские ведомости" в 1760 г. сообщали "о поймании кита в Белом море" в районе Архангельска (Веберман, 1914). В 1799 г. один кит длиной в 13 саж. был затерт льдами в районе Соловецкого острова (Сидоров, 1879). Последний кит в Белом море был замечен в 1928 г. (Томилин, 1935); этот кит был затерт льдами в Горле и затем выброшен на берег в Мезенском заливе.

Совсем иначе обстояло дело в отношении моржей, которые довольно долгое время в Мезенском заливе были постоянными обитателями и добывались местными жителями. Н. И. Костомаров (1862) в своем "Очерке торговли Московского государства" сообщал о развитии моржового промысла в Мезенском заливе в 16 и 17 столетиях. Сохранялось здесь стадо моржей еще и в 18 столетии, так например, А. И. Фомин (1788: 55) писал, что южнее Горла моржи редки "может быть заблудящий; при Мезенских берегах нарочитое их водится количество; а главное их жилище у Шпицбергена и Новой Земли". Однако уже в это время численность моржа в Мезенском заливе сильно сократилась, и промышленники предпочитали ходить за зверем к Новой Земле (Чулков, 1782). Промысел моржей в Мезенском заливе окончательно потерял свой систематический характер не ранее 1867 г. (Песков, 1931) и с конца XIX в. моржи здесь, по-видимому, не встречаются вовсе, во всяком случае, в промысловых обзорах о них даже не упоминается (Танфильев, 1896; Книпович, 1897; Брейтфус, 1913).

Существование древнего русского моржового промысла в Белом море, кроме всего прочего, подтверждается и названием некоторых островов. В настоящее время в Белом море имеются острова: Моржовый - у северного берега Сорокской губы, Моржовец - в Мезенском заливе и Моржовец - в Онежском заливе. Само слово "морж" введено в общерусский обиход поморами. Все это свидетельствует о том, что по крайней мере в конце первого или в начале второго тысячелетия н. э. моржовый промысел существовал не только в Мезенском, но и в Онежском заливе, и в частности на Поморском берегу (Бадигин, 1956).

Существенное значение для Белого моря имеет и промысел гренландского тюленя, береговой промысел которого за период с конца прошлого столетия и до 1913 г. давал ежегодно от 13.3 до 67.2 тыс. голов. В 20-х годах текущего столетия он давал уже только от 6.5 до 42.4 тыс. голов в год. Возможно, что снижение количества добываемого тюленя обусловлено резко возросшей интенсивностью судового промысла. В последние годы добыча гренландского тюленя значительно сократилась. Общее количество гренландского тюленя, добытого в Белом море (береговой и судовой промысел), может быть представлено в следующем виде (по Савватимскому, 1935):

Общепринято (Смирнов, 1928, 1935; Чапский, 1939, 1941; Виноградов,. 1949), что обеднение всей Северной Атлантики китами и моржами - результат хищнического и ничем не ограниченного промысла. Такое заключение конечно бесспорно, но возможно, что в исчезновении одних видов, в уменьшении численности и сокращении ареалов других не последнюю роль сыграли и причины физико-географического характера.

Историю дальнейшего обеднения рыбных богатств Белого моря и прилегающего к нему района удобнее всего рассмотреть отдельно по объектам промысла.