В районе Сейшельских островов и Космоледо

Для первой остановки на пути к Джибути я выбрал Сейшельские острова. Чтобы дойти до них, надо было пересечь юго-западным курсом обширные просторы Индийского океана с редким судоходством, и я предвкушал интересные встречи с крупными представителями морской фауны. Я знал, что в это время тут можно наблюдать кашалотов, - в поисках корма эти млекопитающие идут определенными маршрутами.

Назначать вахтенных не было необходимости, такие вещи на "Калипсо" решаются сами собой. Всегда на мостике кто-нибудь стоит и высматривает фонтаны китов, и я спокойно мог положиться на любопытство и энтузиазм моих товарищей. Однако вплоть до экватора нам не попался ни один кит. Мы не сдавались, некоторое время даже шли западным курсом, рассчитывая набрести на "китовую магистраль". Тщетно... Это нас удивило. Прежде в это время года мы наблюдали здесь множество кашалотов, целыми днями сопровождали нас группы по три-четыре кита.

Зато мы увидели много косаток и дельфинов. Один за другим участники экспедиции втискивались в подводную обсерваторию, чтобы полюбоваться на дельфинов и поснимать их. Эти млекопитающие буквально затевают игру с "Калипсо" - плавают туда и обратно перед носом судна, где вода, рассекаемая форштевнем, богаче кислородом. Готов поклясться, что они нас видели и исполняли свои трюки не только для собственного удовольствия, но и для зрителей.

Восемнадцатого апреля мы пришли в Маэ - столицу Сейшельских островов.

Эти острова высоко поднимаются над водой и своими белыми обрывами напоминают некоторые острова Полинезии - Бора-Бора, Моореа. Но сходство только внешнее, геологически у них нет ничего общего с коралловыми и вулканическими островами Тихого океана. Сейшелы - горы, сложенные из красного и коричневого гранита, с прекрасной разнообразной растительностью.

В прошлом Сейшельские острова были важным пунктом на пути в Индию, теперь они оказались в стороне от главных маршрутов и на них очень редко заходят суда; гражданского воздушного сообщения нет. Архипелаг был открыт португальцами, потом перешел к французам, которые назвали столицу Маэ в честь участника ее основания, французского мореплавателя Маэ де Бурдоннэ. Острова названы в честь французского верховного комиссара Моро де Сешеля. В 1810 году, во время наполеоновских войн, архипелаг стал британским владением, но местные жители по-прежнему говорят на французском языке, как ни старались британцы навязать им свою речь.

Сейшельский архипелаг вывозит сахарный тростник, кофе, табак, ваниль, черный перец и эссенцию для парфюмерного производства. Некогда товары трех континентов - Европы, Африки и Азии - поступали на острова, и великолепный ботанический сад Маэ напоминает об эре расцвета.

Однако в поисках земного рая лучше обратить внимание на более удаленные от цивилизации острова Фрегати и Силуэт. И Праслен - остров сейшельских орехов и черных попугаев.

Заход на Сейшелы позволил мам отснять один хороший эпизод. Делуар и Барский запечатлели на кинопленке земноводную рыбу, известную под именем ильного прыгуна. Эта рыба проводит подчас больше времени на воздухе, чем под водой. Выходя на сушу, ильный прыгун берет с собой запас воды в жаберных полостях; кроме того, он заглатывает воздух. Лучше всего он себя чувствует на ровной поверхности ила и среди мангровых корней, где "ходит" на грудных плавниках, а когда спешит, - совершает причудливые прыжки, вроде лягушки. Это не мешает ильному прыгуну плавать в воде, как плавают все рыбы. Кормится он насекомыми и мелкими моллюсками; на охоте ему очень помогают выпученные глаза, которыми он может смотреть буквально во все .стороны.,

Близился сезон муссонов, мы торопились, а потому не могли долго задерживаться на Сейшельских островах. Правда, я знал, что они небогаты коралловыми рифами, зато нет лучшего места для исследования моллюсков, и когда-нибудь мы займемся этим увлекательнейшим предметом.

Сейшелы опираются на могучий, очень древний коралловый цоколь, макушка которого метров на пятьдесят не доходит до поверхности моря. Образованное кораллами плато - удобная среда обитания для моллюсков, - обрывается крутыми уступами и склонами на глубину до трех миль.

Как уже сказано, я хотел продолжить наблюдение кораллов до начала муссонов; тщательно изучив карту вместе с Дюма и Фалько, мы пришли к выводу, что удобнее всего для работы аквалангистов острова Космоледо, лежащие к северо-западу от Мадагаскара. Космоледо принадлежат Великобритании, административно относятся к Сейшельским островам. И мы решили попытать там счастья.,,

Двадцать четвертого апреля мы бросили якорь к .северу от изумительного пляжа острова Менэй, с которого задумали начать. Выбрать место для стоянки оказалось не просто. Три раза якорь не доставал дна, а подходить ближе к берегу мне не хотелось - лучше обеспечить себе оперативный простор на случай сильного ветра. Ко времени четвертой попытки три звена аквалангистов уже ушло под воду. Я не одобряю таких вещей, хотя знаю, что все наши ребята (исключением в тот раз был Сильнер, немецкий фотограф) умеют остерегаться работающих винтов. Так или иначе, на четвертый раз якорь зацепился за грунт.

Через полчаса одна из наших лодок вернулась с пятью здоровенными рыбинами, пойманными около соседнего островка. Лучшие части - для нашего стола, остальное будет изрублено на кусочки и преподнесено аквалангистами в виде угощения обитателям здешних вод, чтобы наладить с ними добрые отношения. Так заведено у нас на "Калипсо".

Наши подводники работали с утра до вечера. Я не перестаю удивляться тому, как сильно подводная работа зависит от нрава аквалангистов. Правда, результаты всегда превосходные, но достигаются они разными способами. Как и многие другие занятия человека, подводные исследования выявляют скрытые черты его характера, как бы хорошо вы его ни знали до тех пор.

Нашему давнему подводному товарищу Альберу Фалько, чью атлетическую фигуру легко узнаешь даже под водой, присуща настойчивость в преодолении трудностей. Опыта у него предостаточно, и он чутьем угадывает, как обращаться с тем или иным морским обитателем. Особенно удается ему работа с акулами, их поведение, их реакции он понимает лучше всего. Второй член этого звена Христиан Бонничи. Он моложе Фалько, обладает большей восприимчивостью и гибкостью, на редкость сметлив.

Фалько (мы зовем его Бебер) и Бонничи отлавливали образцы морской фауны с помощью усыпляющего средства "кинальдин". Усыпив рыбу, они помещали ее в плексигласовый сосуд, напоминающий вершу. На этот раз предметом их охоты была рыба-ангел в желтую и синюю полоску. Им посчастливилось добыть великолепный экземпляр длинноносой рыбы-бабочки. Она похожа на диск, расписанный синими и золотыми полосами; маленький рот помещается на самом конце удлиненного рыла. Это рыло весьма удобно для поиска крохотных безпозвоночных, которые обитают среди кораллов и составляют главный корм рыбы-бабочки. Названные здесь рыбы отличаются красотой и сравнительной редкостью. Мы отлавливали их для того, чтобы потом отправить самолетом в Океанографический музей Монако.

Второе звено составляли Мишель Делуар, Бернар Делемотт и Ив Омер. Все трое одинаково искусно владеют кинокамерой и умеют обращаться с крупными морскими животными на любой глубине, в любых ситуациях. Кстати, это они первые придумали подкармливать рыб.

Третье звено - Сильнер и Доминик Сумиан. В данном случае они сразу пошли на глубину около сорока метров, чтобы сделать снимки "а ля Сильнер". Вскоре фотограф показался на поверхности, однако не стал подниматься на "Калипсо", видно, хотел еще поработать.

Я воспользовался случаем понаблюдать за ним. Тучный коротышка, Сильнер плавает вроде лягушки. Впрочем, он больше похож на рыбу-ежа, когда она безмятежно плавает с убранными шипами, как будто дремлет, а на самом деле внимательно следит за всем, что делается. На шее Сильнера болталось ожерелье фотографа: камеры, фильтры, экспонометры, линзы, дальномеры... Заметив меня, он улыбнулся, помахал рукой и снова ушел под воду. Сразу видно, что работа поглотила его целиком. Теперь на него хоть акула напади - он не обратит на нее внимания, разве что она будет очень сильно докучать. Мы уже знаем: под водой ему лучше не мешать. Малейшее вмешательство - и к поверхности устремится каскад воздушных пузырьков, отражая его возмущение.

Закончив работу и поднявшись на борт, Сильнер раскладывает свою аппаратуру по всей палубе "Калипсо", от носа до кормы. Нельзя пройти, не зацепив ногой что-нибудь из его имущества. А когда подходит время снова идти под воду, он кипятится: "Куда вы дели мою аппаратуру!", "Вы все испортили!", "Этого больше терпеть невозможно". Мы его очень любим, а потому обыскиваем все судно и несем его снаряжение. Сильнер смущенно краснеет, звучит общий хохот.

Товарищ Сильнера по звену, Доминик Сумиан, - идеальный партнер. Только он умеет защитить нашего фотографа от акул и прочих опасностей, вызванных пренебрежением Сильнера ко всему, что не имеет прямого отношения к его работе.

Сумиан (на "Калипсо" его зовут Думе - типичное для его родной Корсики уменьшительное прозвище от Доминика) - на редкость искусный аквалангист. Природа наделила его незаурядной силой, и смотреть на него в воде большое удовольствие. Впрочем, как и большинство членов нашего отряда, Сумиан - добродушный гигант, и мы уже привыкли полагаться на присущее ему хладнокровие, проявляющееся в любых ситуациях. За три года, что он работает с нами, наше уважение к его таланту непрерывно растет. Похоже, что Думе, подобно многим другим молодым людям на "Калипсо", видит в работе с нами смысл своей жизни.

Доминик начинал как один из старших аквалангистов, потом стал пилотом "ныряющего блюдца", Вскоре ему предстоит еще более ответственная задача он станет командиром нашей исследовательской > подводной лодки СП-300.

Условия для подводной работы у Космоледо оказались не идеальными. Но где найдешь идеальные условия? Мы уже привыкли считать их исключением. Здесь сильные течения нагоняли муть. Однако нас вполне вознаграждало то, что еще никогда мы не видели столько рыб в одном месте.

Окаймляющее берега плато на глубине 12-15 метров буквально кишело тропическими рыбами всех видов, форм и расцветок. На глубине около шести метров три огромных групера вышли из своих гротов, чтобы посмотреть на нас. Длинноперые губаны, здоровенные рыбы-попугаи и даже целые реки из рыб - словом, нетронутый человеком подводный рай.

Обрыв, вдоль которого мы погружались, был почти вертикальным, и в нем приютилось столько живности, сколько я никогда не видел в Красном море. Всюду покачивались широкие морские веера. Прямо волшебная страна. Правда, из-за сильного течения я возвращался па "Калипсо" с легкой одышкой.

Подлинное чудо Космоледо заключается в том, что архипелаг еще не осквернен, рыбы, птицы, черепахи не научились даже бояться человека. Долго ли это продлится?.. Сдается мне, мы, калипсяне, последними застали такую безмятежную картину, скоро ей придет конец. Космоледо ожидает то же, что было со многими другими райскими уголками, которых коснулась губительная рука человека. Надо, надо что-то сделать, чтобы охранить его. Но кто поручится, что люди этого захотят?

Возможно, я слишком вольно толкую слово "рай". Да, Космоледо - рай, но довольно грозный. Опасность - во всяком случае главная - заключена не в акулах. Есть много не столь крупных рыб, которые так же опасны. Например, крылатка Птероис - удивительно красивое создание с веерообразными плавниками, окрашенными в нежные розовые и голубые оттенки. Однако в этих плавниках - не только красота, но и угроза, потому что шипы на концах лучей ядовиты. Незадачливому аквалангисту столкновение с крылаткой грозит потерей сознания, параличом, даже смертью. Еще хуже скорпены: большинство из 118 видов этого семейства оснащено острой ядовитой колючкой на хвостовом плавнике, и укол этой колючкой нередко смертелен.

Вообще, в мире коралла яд - довольно распространенное оружие, оборонительное и наступательное. Им располагают не только подвижные обитатели этой зоны, но и сами кораллы. Для кишечнополостных, к которым принадлежат кораллы, характерны стрекательные клетки - крохотное, но чрезвычайно эффективное оружие. Клетки эти представляют собой миниатюрные капсулы, они лопаются при опасности или просто от возбуждения и выстреливают тонкую нить с шипами, впивающимися в жертву. Примечательно, что почти все прикрепленные организмы коралловых рифов обладают этим оружием, которое служит прежде всего для добывания пищи, но и для защиты от врага. Яд стрекательных клеток причиняет сильную боль и представляет серьезную опасность для неосмотрительного аквалангиста. В таких районах наши подводники погружаются только в гидрокостюмах.

Как бы много рыб ни водилось в тропических водах (а в районе Космоледо ее тьма), она не является здесь самым многочисленным из морских организмов. Ее превосходят кораллы и связанная с ними стационарная фауна. Поясню, что слово "коралл" я употребляю в обобщенном смысле, подразумевая полипы с наружным скелетом из известкового материала. Строго говоря, "кораллом" следует называть только употребляемые для украшений красные кораллы Средиземного моря. Красный коралл принадлежит к особому роду, входящему в подкласс восьмилучевых, а кораллы, о которых мы обычно говорим, относятся к шестилучевым. (Другими словами, у красного коралла осевая симметрия определяется цифрой восемь, а у остальных "кораллов" - цифрой шесть.)

Полипы мадрепоровых кораллов сходны с полипами морских анемон, но они живут внутри известкового скелета, образованного из их выделений. Мадрепоры-преобладающие рифообразующие кораллы в водах, где температура не падает ниже 20° Цельсия; речь идет о зоне между 32° северной и 27° южной широты. Им присуща самая разнообразная окраска: розовая, голубая, желтая, зеленая, золотисто-коричневая. А формы и не счесть - ветвистые, шарообразные, и так далее, и тому подобное, в зависимости от условий среды. В более спокойных водах они образуют хрупкие веточки, а там, где сильный прибой, преобладают более мощные образования. Вариации обусловлены также видовой принадлежностью и глубиной. Сказочное разнообразие кораллов определяется взаимодействием целого ряда факторов.

Относительно малая подвижность водной среды глубже десяти метров позволяет кораллам развиваться как на наружной, так и на внутренней стороне рифа, и возникают хрупкие и нежные конструкции, которые вне воды были бы невозможны. На воздухе они попросту не выдержали бы собственного веса. Но и на больших глубинах коралл не может жить. Его существование связано с одноклеточными водорослями, с которыми он живет в симбиозе, а им для фотосинтеза нужен свет. Эти водоросли, поселяющиеся в ткани полипов, называются зооксантелла.

Американские исследователи обнаружили в мадрепорах еще один растительный элемент - зеленые нити в порах скелета. Примечательно, что, если сложить упомянутые выше водоросли и "зеленые нити", в кораллах растительной протоплазмы в три раза больше, чем животной...

Необычайное разнообразие мира коралла обусловлено тем, что многие другие организмы живут, что называется, бок о бок с коралловыми полипами и участвуют в образовании рифа. Например, такие, как миллепора и стиластерина, тоже принимающие ветвистые формы и выделяющие вещество для наружного скелета. Какие только представители органического мира ни придают дополнительные оттенки подводным тропическим джунглям! Тут и червь из класса многощетинковых, родня земляного червя (которого называют ёршиком, потому что он венчается пушистым веером, служащим для ловли крохотных организмов), тут и моллюски, вроде огромной тридакны, тут и всевозможные зеленые и розовые водоросли, как бы цементирующие прикрепленную фауну, тут и заросли ядовитых морских анемон...

Посмотришь на это богатство форм мира, столь далекого от нашего собственного, и начинаешь осознавать, что кораллы играют немалую роль в жизни всей нашей планеты, куда большую, чем принято считать. Если на то пошло, кораллы распространены на площади, в двадцать раз превосходящей площадь Европы, в двадцать пять раз - площадь США. Право, мы не можем позволить себе пренебречь этим миром!

Вечером, в начале восьмого, я распорядился спустить на воду "ныряющее блюдце". На глубине от двадцати пяти до пятидесяти метров мы при свете прожекторов снимали морские веера и плавающих между ними рыб. От пятидесяти до ста метров вееров уже не было, над песчаным грунтом возвышались кораллы. От ста до ста двадцати пяти метров мы погружались вдоль крутой стенки, здесь коралловые образования были куда мельче. На глубине ста двадцати пяти метров начинался вертикальный обрыв. По краю его что-то шевелилось, как будто темно-красные ожившие заросли. Оказалось, что это морские звезды, точнее - змеехвостки. У них совсем маленькое тело, но когда они вытянут свои длинные лучи, немудрено спутать их с кустом, имеющим метр-два в поперечнике, тем более, если лучи ветвятся. Один на редкость терпеливый человек насчитал у такой змеехвостки-офиуры больше восьмидесяти тысяч ветвей!

На глубине ста сорока метров нам встретилась узкая полка. Сто шестьдесят метров - многолучевые губки, над которыми беспорядочно мечется стайка крохотных ракообразных.

Обрыв кончился на глубине двухсот десяти метров. Дальше лежали груды валунов, простирался песок и ил, испещренный морскими ежами спатангус.

Двести тридцать метров - сильное западное течение. Мы сбросили балласт и пошли к поверхности.

Двадцать пятое и двадцать шестое апреля мы провели у острова Ассампшен.

Прежде чем бросить якорь, я отправил на лодке ребят, которые тотчас доложили по радио: "Ю-ю не видно. Зато есть много других груперов. Дно примерно как и прежде".

В восемь утра мы бросили якорь в идеальном для подводных исследований месте, с глубинами от восьми до пятидесяти метров.

Ю-ю - групер, который под именем Улисса пользовался таким успехом в моем фильме "Мир тишины". Во время съемок он стал таким приставучим, что нам порой приходилось запирать его в акулоубежище - клетку для защиты от акул, чтобы он не мешал. А иначе непременно влезет в гадр в самую неподходящую минуту. На этот раз роль групера отсутствовала в сценарии; тем не менее мы были бы рады возобновить старое знакомство...

Правда, зато нам удалось наладить дружбу с другой рыбой, пользующейся далеко не лестной славой. Вот как это было. Ив Омер и Доминик Сумиан ушли под воду подкармливать местных обитателей и захватили с собой довольно большой мешок с кусочками мяса. На дне Сумиан примостился на камне; Андре Лабан занял пост в нескольких метрах от него, держа наготове кинокамеру.

В несколько минут всю тройку аквалангистов окружили рыбы всевозможных размеров. Однако Сумиан и Омер не подозревали, что под камнем поселилась огромная мурена, которая тоже вознамерилась принять участие в пиршестве. Лабан увидел сперва ее голову, потом тело. Ив и Доминик ничего не подозревали до тех самых пор, пока мурена, сделав несколько энергичных движений, не метнулась прямиком к мешку. Здоровенное чудовище, бурое, в желтую крапинку... Глаза устремлены на корм, а хвост еще в норе, - ни дать ни взять питон. Словом, явление ничуть не менее грозное, чем акула.

Отплыв от камня, Ив Омер попытался кусками рыбы выманить мурену на открытое место, но она тотчас скользнула обратно в свою нору. И снова высунулась... Ив держал на виду соблазнительную приманку. Мурена помешкала, потом нерешительно выбралась из норы целиком. Длинное мускулистое тело изящно извивалось в воде, в этой рыбине было, наверное, около двух метров - великолепное зрелище!

Все замерли. Мурена медленно подплыла к Иву и взяла у него из рук угощение. Эго было не менее поразительное событие, чем наша дружба с Ю-ю. Ив добился полного успеха: он погладил мурену по голове и она не испугалась.

Если бы мы могли задержаться еще дня на два-три, мурена несомненно научилась бы узнавать Ива и стала бы ходить за ним, как собака на суше. Мы даже подумали, что подружиться с муреной легче, чем с групером.

Мне кажется, сложность приручения той или иной рыбы зависит от нрава данной особи. Рыбы, совсем как люди, бывают нервные, робкие, пугливые. И, как люди, они подчас от страха становятся агрессивными. По моим наблюдениям, чем старше и крупнее особь, тем меньше в ней "дикости". Возможно, потому, что крупная рыба, сознавая свою силу, не так страшится. Скажем, мурена вроде описанной, наверно, чувствует себя непобедимой в своих владениях. Правда, мы не знаем точно максимальных размеров, каких достигает мурена или групер. Не знаем даже, применимо ли к таким существам выражение "смерть до старости". В море слишком много "санитаров" - осьминоги, крабы, моллюски, - которые поедают мертвых или умирающих животных.

Мы работали здесь два дня, звено за звеном уходило под воду. Где можно было надежно стать на якорь, "Калипсо" покачивалась на поверхности моря, как пробка. Где не было подходящей стоянки, судно ходило по кругу над местом работ. Я заранее составил список, что надо исследовать. В него входили черепахи, груперы, морские огурцы (огромные голотурии), "вулканчики". Однако нам не попалось ни одной черепахи, ни одной голотурии. Груперы, обитавшие на старой квартире Ю-ю, наверно поддавались приручению, но для этого понадобилось бы четыре- пять дней.

Зато нам удалось решить загадку "вулканчиков", которая много лет не давала мне покоя.

Речь идет не о грозных фонтанах огня и дыма, так хорошо вам знакомых по кино. Просто словом "вулканчик", за неимением лучшего, я назвал явление, впервые виденное мной очень давно.

На некоторых грунтах можно видеть бугорки, из которых время от времени извергаются струйки "дыма", то бишь песка. Виновник извержения-организм, живущий внутри бугорка. Это мне было ясно. Но нам еще никогда не удавалось увидеть это животное и, тем более, изловить его.

В 1955 году на "Калипсо" работал мой хороший друг, американец Луис Мерден, прекрасный фотограф и аквалангист. Он задумал запечатлеть извержение на пленке, но оказалось, что это не так-то просто: стоило ему нацелить камеру на один бугорок, как непременно извергался другой. Это повторялось так долго, что уже стало похоже на какой-нибудь чаплинский фильм. Тогда я сделал Луису знак, что попытаюсь ему помочь. Прицелился указательным пальцем в песчаный бугорок, пробурчал что-то в мундштук - и "вулканчик" выбросил струю песка.

Мерден опешил. Он допытывался от меня, как я это сделал. Я говорил, что знаю секретный способ. Он даже рассердился на меня за то, что я не хочу открыть секрет! И не поверил, когда я поклялся, что речь шла о чистейшем совпадении...

И вот теперь я решил во что бы то ни стало решить загадку "вулканчиков". Сначала Фалько и Бонничи засняли несколько извержений, потом они впрыснули в один бугорок усыпляющий раствор МС-222 и приступили к раскопкам. И вскоре поднялись на поверхность торжествующие, с уловом: маленьким представителем ракообразных, окрашенным в песчаный цвет.

Мы сняли это существо крупным планом и поместили в аквариум, в котором прежде наблюдали угрей гетероконгеров. На наших глазах узник, действуя лапками, как лопатами, принялся сооружать из песка бугорок. Удивительное, необычное зрелище... К сожалению, ночью, во время сильной качки, наш пленник выскользнул из аквариума, и мы не смогли его разыскать.

Фалько и Бонничи целый день раскапывали курганчики, прежде чем отыскали одного "строителя". В фильме весь эпизод занимает несколько минут.

Фредерик Дюма помогал Омеру и Сумиану подкармливать рыб района Ассампшена; вместе они разбросали несколько фунтов мелконарубленной рыбы и мяса. В итоге наши аквалангисты стали чрезвычайно популярными среди крупных обитателей кораллового рифа. Два здоровенных угря подплыли к Дюма и ели у него из рук; он был очень доволен.

На глубине от семи до пятнадцати метров Мишель Делуар обнаружил целую колонию гетероконгеров. Ему удалось снять превосходные кадры.

Фалько и Бонничи, как обычно, занимались отловом образцов с применением снотворного "кинальдин", рассчитанного как раз на небольших холоднокровных животных. Улов помещали в шаровидные плексигласовые аквариумы, однако здешние груперы не стали играть в футбол нашими шарами, как это делали участники фильма "Мир без солнца".

Работая к северу от Ассампшена, мы применяли скутеры, и они превращали наши подводные рейды в сплошное удовольствие. Это во многом было похоже на верховую прогулку. Мы спокойно могли осмотреться, наблюдать все окружающее, примечать, как меняется подводный пейзаж, любоваться разнообразием организмов, которое так выгодно отличает подводный мир от наземного. Я обратил внимание на явное преобладание акропор, или "морских вееров", на грунте и на плавающих впереди меня сине-желтых рыб-бабочек (щетинозубов), которые замедляли ход, когда я шел медленнее, и ускоряли его, когда я прибавлял скорость. Несколько минут я наблюдал большую морскую анемону - расправив все свои щупальца, она искала жертву в окружающей воде. Положил руку на раковину тридакны - она тотчас же с отчетливо слышным щелчком захлопнулась. Любовался морскими червями, столь разительно отличающимися от своих невзрачных наземных собратьев. Особенно бросаются в глаза уже упомянутые мной спирографы - этакий твердый стебель, увенчанный разноцветным венчиком. Я словно очутился в волшебном саду из "Аравийских ночей".

Чтобы испытать свое снаряжение в темноте, мы совершили у Ассампшена ночное погружение. Оно состоялось в три часа. В лучах светильников мы видели много рыб, но попытки поймать их не удались, и мы довольствовались прогулкой над грунтом, на глубине около сорока метров.

Кругом, за пределами освещенной зоны, терялись во тьме коралловые джунгли... Обитатели этих джунглей, застигнутые безжалостным ярким светом, вздрагивали- и тут же замирали, парализованные неожиданным вторжением. Мы видели рыбу-попугая, дремлющую среди жгучих кораллов...

Странный, чужеродный мир, далекий от нашего разума, дикий мир, бурлящий жизнью, изобилующий красками и формами. Здесь свои законы, свои тайны, отличные от законов и тайн суши.

Когда царит мрак, кораллы особенно активны. Конечно, их активность можно наблюдать и днем, но когда стемнеет, щупальца их лихорадочно ищут корм, миллионы пастей поглощают миниатюрную добычу. Риф ест, риф переваривает... Он сложен из множества живых, растущих организмов, живет одновременно масштабами микромира и Гаргантюа. Трудно вообразить себе все эти миллионы, миллиарды крохотных созданий, эти прикрепленные организмы, замкнутые в собственных наружных скелетах, как они, пользуясь стрекательными клетками, шипами, ядами, ловят, убивают и поедают мельчайшую добычу - ракообразных, личинок, планктон, даже мелких рыбешек. Да, это подлинный "микрокосм".

Мабрепоры и гиброзои поглощают пищу, чтобы сооружать башни и стены, среди которых мы идем на наших скутерах. Но в мире коралла идет еще один важнейший процесс - битва за место в море. Рифовые организмы непрерывно теснят и толкают друг друга, уступают и снова отвоевывают территорию, миллиметр здесь, миллиметр там в попытке занять все море. Битва, битва, в которой воплощены нужды и сила живой материи, могучей и хрупкой одновременно.

В лучах наших светильников колышатся щупальца кораллов, вспыхивают ореолы вокруг морских вееров и пушистых ветвей мадрепоры. В сумраке вздуваются альционарии, увеличиваясь в объеме втрое, вчетверо, образуя какие-то древовидные вздутия - прозрачные, розовые, с отчетливо видимым ртом.

Чем глубже, тем более хрупки прикрепленные формы. На глубине сорока метров рифообразующие кораллы кончаются, дальше идут куда более нежные существа - пальмовые ветви акропоры, листовидные диски коралла фунгия. Один и тот же вид коралла может выглядеть совсем иначе на разных глубинах, при разном течении. Он может быть ветвистым, вытянутым, шаровидным... Такая приспособляемость, хотя и прибавляет прелести миру кораллов, осложняет жизнь наблюдателю. Например, известно семь разных вариаций мадрепоры кладокора.

Ночные погружения в царство кораллов дают нам очень много, позволяя по-новому взглянуть на то, что мы наблюдаем днем. В ночных часах есть что-то магическое, подводная жизнь развертывается во всем своем великолепии.

В таких случаях мы мобилизуем все свои ресурсы. Четырнадцать человек одновременно уходят под воду, шесть из них - в наших новейших гидрокостюмах, с вмонтированными в шлемы фонарями. Фалько и Бонничи несут по светильнику мощностью в 1000 ватт. Морис Леандри, держась в сторонке, освещает место съемок двумя прожекторами. Доктор Леенхардт и Рене Ле Боско отвечают за провода и кабели. Раймон Коль и Раймон Аммадио сидят в лодке на поверхности и поддерживают связь с "Калипсо". Робер Жиль занимается режиссурой, Делуар вооружен 9-миллиметровой камерой и 350-ваттным светильником, Дюма - фотоаппаратом-широко- угольником, Лабан - фотоаппаратом. Впервые в этой экспедиции киногруппа работала на полную мощность, и разработанные нами схемы вполне выдержали испытание.

Двадцать девятого апреля наше судно бросило якорь у острова Пемба, вблизи Занзибара. С восемнадцатого марта мы хромали на одном моторе, скорость не превышала шести узлов, и мне хотелось проверить, не могут ли наши аквалангисты сами справиться с ремонтом. Конечно, нового гребного вала не достать до самой Момбасы, но надо было заранее убедиться, сумеют ли аквалангисты удалить два куска сломавшегося вала, не вызвав при этом течи. Мы трудились целый день и выяснили, что им это не под силу. Однако день этот не был потрачен зря. Трудясь под корпусом, аквалангисты открыли подлинную сокровищницу морской фауны - рогатых рыб, редкий вид морской звезды, вооруженной шипами, которая выглядела так, словно ее вырезали из дерева и окрасили в серый и красный цвета. Они увидели также огромных голотурий и ракообразное длиной около пятнадцати сантиметров, зеленого вдета, очень похожее на богомола. Мало того, что у этой твари глаза делились на четыре доли - на голове еще были два ложных глаза! Омер доставил необычное создание на борт "Калипсо", и Барский снял его в аквариуме.

В этот же день на нашу долю выпал очередной из бесконечного ряда сюрпризов, которым море не устает поражать своих поклонников, - на нас обрушилось целое облако насекомых. Это были громадные, злые черные мухи. Наш врач был поражен. Он в жизни не видел и не слышал ничего подобного.

Пятого мая мы пришли в Момбасу. Близился сезон муссонов, и надо было поскорее уходить в Красное море. У меня были неприятные воспоминания о том, как ведет себя Индийский океан в это время года... Дважды - в 1954 году и в 1955 году - нас крепко помотало, когда мы замешкались у Сейшельских островов. Досталось тогда "Калипсо". А, переход до мыса Гвардафуй выдался таким тяжелым, что я ничуть не мечтал снова пережить что-либо подобное.

В два дня нам сменили правый вал. Мы воспользовались задержкой, чтобы посетить один из кенийских заповедников. А затем подняли якорь и взяли курс на Красное море, радуясь тому, что снова можем развивать нормальный ход - десять с половиной узлов. И только теперь, буквально накануне муссонов, мы наконец увидели китов. Фалько удалось пометить одного из них, и мы целый день шли за ним, записывая сигналы, которыми кит обменивался со своими сородичами. Потом он освободился от гарпуна, и мы потеряли его.

В той же области нам удалось заснять китовую акулу - очень редкую представительницу акул; до тех пор я видел ее только два раза. Китовая акула - самая крупная изо всех рыб, она достигает в длину около двадцати метров, весит до двадцати тонн. У нее такие же круглые, неподвижные глаза, как у других акул, типичный спинной плавник. В книге "Акула - блистательный варвар морей" мой сын Филипп подробно описал эту встречу; я здесь отмечу только, что при всей грозной внешности этого чудовища оно сравнительно миролюбиво, кормится только планктоном, мелкой рыбешкой и кальмарами. Этакая гора мяса, приводимая в движение таинственными, загадочными импульсами... Несмотря на внушительный вид, китовая акула вела себя вполне дружелюбно, даже позволила Раймону Колю покататься верхом на ее хвосте.

Как ни интересны были эти встречи, из-за них муссон чуть не накрыл нас. Индийский океан стал свинцовым, серые валы тяжело перекатывались под низко нависшими тучами, когда мы вошли в Аденский залив. И увидели еще одно стадо китов.

Но и в заливе погода нам не улыбалась. Зато стоило нам через Баб-эль-Мандебский пролив войти в Красное море, как море кругом снова стало ярко-синим, хотя в небе по-прежнему плыли зловещие желтые тучи. На весь сезон муссонов нам предстояло быть узниками Красного моря. И целый месяц нас здесь терзал хамсин - египетский ветер с песком, который проникает всюду, и ни механизмам, ни человеку нет от него спасения.