1. Первые встречи

Прошло уж много лет, но первое погружение в Японском море помнится мне до мельчайших подробностей.

Мои новые товарищи, с которыми я познакомился здесь, на Острове, привели меня к пирсу. И хотя он расположен поблизости от поселка, но именно отсюда посоветовали они начать знакомство со здешним подводным миром. К небольшому деревянному пирсу, на который выведен водопровод, изредка подходили за пресной водой сейнеры. Глубина у пирса небольшая, всего три-четыре метра. Раздевшись, мы попрыгали в воду. И сразу от необычной картины учащенно заколотилось сердце: через стекло подводной маски я увидел вставшие передо мной двухметровой зеленой стеной заросли морской травы - зостеры. Кое-где виднелись светло-коричневые и оливковые кусты водорослей саргассов, протянувшие перистые ветви-слоевища, усыпанные золотистыми шариками. Эти шарики держали кусты на плаву, и они поднимались пушистыми купами к серебристой поверхности воды. В некоторых местах заросли прорезали узкие коридоры, кое-где расширяясь в небольшие поляны. На этих полянах лежали громадные, как мне показалось, морские звезды розового и лилового цвета. Среди узких листьев травы извивались зеленые рыбки, похожие на небольших змеек. Иногда из глубины зарослей выплывали темные, почти черные, рыбы и разглядывали меня. Стайки маленьких креветок, как комарики, толклись между кустами водорослей. Осторожно раздвинув траву, я увидел притаившуюся на дне камбалу, беспокойно завращавшую оранжевыми глазами. По водорослям переползали небольшие раки-отшельники с темно-зелеными клешнями и неуклюжие, напоминающие пауков крабы.

Это было непохоже на все, что я до сих пор видел под водой, и меня охватило радостное чувство приобщения к многообразному и прекрасному миру океана. Я живо представил: отсюда невидимые подводные пути ведут далеко на юг, где лежат коралловые рифы, на севере они достигают полярных льдов. Здесь же, в районе залива Петра Великого, встречаются теплые и холодные воды Тихого океана. Сейчас передо мной открываются новые дороги и на них меня ждет много неизвестного и таинственного. Множество животных населяют этот район, и среди них я могу встретить представителей как северных, так и субтропических областей.

Я удалялся от пирса вдоль берега все дальше, и мне попадались все новые и новые животные. Вот вдали на довольно обширной полянке я заметил какое-то большое светлое пятно. По мере приближения его очертание становилось все более четким, и передо мной оказалась глыба из громадных раковин устриц. Крепко сросшиеся в единый монолит, моллюски сидели на лапе якоря, оставленного на дне каким-то сейнером. Волнистые створки раковин были приоткрыты, и между ними виднелся обрамленный складками мантии щелевидный вход во внутреннюю полость. Складки мантии были похожи на губы, и казалось, что множество открытых ртов втягивает воду. Глубина становилась все меньше и меньше. Заросли водорослей стали редеть, появились обширные участки, покрытые гравием, и, наконец, я выплыл на мелководную отмель. Здесь начинался устричник. Невзрачные светло-серые раковины лежали на дне вплотную друг возле друга, образуя своеобразную мостовую, которая широкой полосой тянулась параллельно берегу. Только яркие звезды оживляли однообразие цветовой гаммы да крупные раки-отшельники не спеша ползали, перебирая волосатыми клешнями. Изредка попадались морские ежи, прикрытые камешками и пустыми створками раковин. Я повернул обратно и снова поплыл среди зарослей травы по узким коридорам, похожим на тропы в джунглях.

Я вылез на пирс, когда мои товарищи уже собрались домой. В ведерках у них находились собранные различные морские животные, с которыми им предстояло работать. Трое молодых биологов - кандидатов наук, это и был в полном составе экспедиционный отряд из Москвы. Глава отряда Николай Борисович - представительный и важный. Худощавый светловолосый Митя полон веселой доброжелательности. Игорь - спокойный, серьезный, всегда приветлив. Все увлекались подводным плаванием и, будучи не раз в этих краях, хорошо знали подводный мир Японского моря. Общение с ними дало мне впоследствии очень много.

А сейчас они спешили в свою лабораторию, где их ожидала работа. Я же остался на пирсе. Вот на него сели две чайки и спокойно поглядывали в мою сторону. На волнах вспыхивали блики солнечного света, убегая к высокой остроконечной сопке на другой стороне широкого залива. Устроившись на конце пирса, я свесил вниз голову, стараясь еще раз бросить взгляд в подводный мир. Сквозь зеленоватую воду виднелись колеблющиеся водоросли, расплывались цветные пятна звезд, скользили стайки небольших рыб.

В начале шестидесятых годов я считал себя уже опытным подводником. Несколько сезонов, проведенных на Черном море, казалось, давали на это право. Все чаще я начинал подумывать о поездке на Дальний Восток. Особых целей я не ставил и поездку рассматривал как завершение своего увлечения подводным спортом - увидеть мир Океана и на этом подвести черту. Я не подозревал, что эта поездка изменит многое в моей жизни. Перед первой поездкой я часто думал об осьминогах. Это и понятно: много противоречивого и загадочного приходилось читать об этих животных. Мне представлялось, что это обычные для морей Тихого океана животные, и я их найду под водой без особого труда. Взглянуть на них и попытаться сделать подводные фотографии - это было вершиной моих стремлений. Предполагаемые встречи будоражили мое воображение.

И сейчас, лежа на теплых досках причала, я думал об осьминогах. Невольно мой взгляд обращался к гряде пологих сопок за поселком. За ними, на той стороне Острова, как поведали мне биологи, находятся замечательные бухты с отвесными скалами и рифами. Кристально чистая вода омывает их основания. Что же ждет меня там? И я подумал, что в тех бухтах я наверняка должен встретить осьминогов!

На следующий день отправляюсь на противоположную сторону Острова. Биологи, к сожалению, не могут пойти со мной - у них срочный эксперимент.

Дорога, огибая поселок, довольно быстро выводит меня к бухте с широким песчаным пляжем. За ней идут одна за другой полукружия обширных бухт, разделенных между собой скалистыми мысами. В море, недалеко от берега, гигантской аркой возвышается скала, около нее виднеется цепочка зубчатых рифов. Биологи правы: бухты просто великолепны! Но как же здесь войти в море? Из-за горизонта идут ряды высоких волн, с тяжелым шумом проходят они рифы и бьются белыми валами у берега. А ветра почти нет. Мелькает мысль: что если такая зыбь постоянна? Но тут же отгоняю ее - видимо, это отголоски прошедшего недавнего тайфуна.

Расстроенный, возвращаюсь обратно. А около поселка море по-прежнему спокойно: глубоко вдающийся в сушу залив надежно прикрыт от набегающих с открытого моря волн.

- Не печалься, - говорит Николай Борисович, - успеешь все посмотреть, времени у тебя много. Сходи еще раз к пирсу. Сегодня у нас кончается эксперимент, а завтра все вместе пойдем к Слону или к Гроту - там самое тихое место. И волнение должно уменьшиться.

Утром выходим в путь. Минуя поселок, дорога полого поднимается вверх и уводит нас в глубь леса. Непривычен для меня его вид: деревья, в основном дубы, стоят неблизко друг от друга. Некоторые из них, особенно по гребням невысоких увалов, имеют плоские, как зонтики, кроны. По склонам взбегают ряды словно подстриженных кустов. Все это похоже на необычный парк. Иногда деревья расступаются, открывая обширные поляны. Волной пробегает по высоким травам ветерок, неся запахи водорослей и полыни.

Над цветами порхают черные, необычайно большие бабочки, которых издали я было принял за странных, медленно летающих маленьких птиц.

- Махаон Маака, - поясняет Митя, - самый крупный у нас вид дневной бабочки.

Одна из бабочек пролетает совсем близко, и я вижу, как темные ее крылья вспыхивают сине-зеленым блеском. Неожиданно среди кустов замелькали рыже-коричневые пятнистые бока оленей - потревоженное стадо бежит вверх по склону. Вот олени настороженно застывают цепочкой на гребне увала и, повернув голову, провожают нас взглядами.

Олененок

Все дальше ведет нас дорога по склонам сопок. Вскоре открывается первая бухта и слева от нее остается бурая скала, напоминающая своим контуром птицу, - это Петух. Сильный накат волн разбивается у ее подножия. Идем дальше. Одна бухта сменяет другую. Но везде сильный прибой. Правда, он несколько слабеет, и это радует. Вот и Слон. Скала действительно напоминает это животное. Стоит этот каменный слон передними ногами в море, опустив в него хобот, словно припал к воде и не может оторваться. Но волнение сильное.

Бухты

- Зыбь видна и у юго-восточной оконечности острова, - говорит Николай Борисович, всматриваясь вдаль, - дальше должно быть спокойнее. Но пройти еще придется два-три километра.

А я только радуюсь - мы идем уже около часа, и все это время я задаю вопросы.

Мне интересно знать, какие в бухтах глубины у берега, характер дна, где и какие встречаются животные. Отвечают мои друзья обстоятельно, но частенько употребляют непонятные мне слова, такие, как "патирия" или "эвастерия". Оказывается это определенные виды звезд, а нудус - морской еж, эолис - моллюск, филлоспадикс - вид морской травы, амфитрита и нереис - морские черви. Красивые и загадочные названия. Я переспрашиваю, и Митя с Игорем подробно и серьезно мне объясняют. Это еще больше располагает к ним - мне приятно, что молодые ученые принимают меня как равного. Но Николай Борисович в этих случаях помалкивает. Нет-нет да и промелькнет у него легкая усмешка.

- А осьминогов вы не встречали? - спрашиваю я наконец о главном.

В первые дни я постеснялся задать этот вопрос, чтобы не выглядеть этаким искателем острых ощущений. К тому же около поселка, где мы плавали, был низменный берег, отсутствовали на дне большие камни - даже я был уверен, что осьминогов здесь нет. Но теперь, при виде всего великолепия открывающегося берега, считал вопрос вполне уместным.

- Чего не видели, того не видели.

- Как же так? Да им только и быть в таких вот бухтах!

- Ты так считаешь? И мы были уверены в этом! Помнишь, Митя? - усмехается Николай Борисович.

- И в расщелинах смотрели, и в гротах, и под камнями?

- Конечно, смотрели! Ты думаешь, что мы не знаем, где искать осьминогов? - Николай Борисович говорит уже с досадой.

А я не унимаюсь:

- Может быть, надо было поглубже нырять?

- Вполне вероятно! Вот ты и попробуй.

И тут меня почему-то обижает этот в общем-то правильный ответ, и я с вызовом отвечаю:

- Я-то уж найду обязательно!

- Тогда и нам осьминога покажешь... Ну, что я вам говорил! - Николай Борисович отворачивается и кивает на показавшуюся за поворотом небольшую бухту, ограниченную грядой рифов и пологой скалой, у основания которой темнеет треугольный проем грота. Небольшие волны набегают на берег. А вдалеке опять качаются валы зыби. Но отсекаемые далеко выдающейся в море оконечностью острова огибают это тихое и уютное место. Это и есть Грот - как называют между собой бухту биологи.

А меня не покидает легкая обида. Почему Николай Борисович скептически относится к моим намерениям? Неужели так трудно найти осьминогов? Но не безнадежно же! И уже поднимается во мне какая-то злость и укрепляется твердое желание во что бы то ни стало найти осьминога. Не ради того, чтобы доказать Николаю Борисовичу, нет! А как достижение поставленной перед собой трудной цели...

Здесь под водой было все иначе, чем у пирса. И снова я плыву, восхищаясь увиденным. Вблизи берега под водой начинался сплошной каменный массив. На его светло-серой поверхности четко выделялись темно-бордовые шарики, ощетинившиеся длинными иглами; морских ежей нудусов. Между ними расположились синие с узорами из алых и оранжевых пятен звезды патирии. Плавно колыхались длинные узкие ленты морского льна - филлоспадикса, растущего на отдельных выступах. Дно понижалось небольшими террасами, и чем глубже оно становилось, тем больше появлялось животных: здесь были звезды с узкими розовыми лучами, колонии губок с затейливыми выростами голубого и желтоватого цвета. Многочисленные отверстия-выходы покрывали поверхность губок миниатюрными кратерами. Большие, в ладонь величиной, раковины двустворчатого моллюска мидии укрепились на каменной поверхности целыми гроздьями.

Подняв из воды голову, Митя окликает меня и подзывает к себе. Под ним на небольшой площадке стоит ярко-красная ваза или скорее древнегреческая амфора. В верхней части два горлышка-отростка, похожих на рожки. Через них можно заглянуть внутрь этого сосуда. Я различаю там подобие некой решетки. Трудно поверить, что это животное, - настолько необычен его вид. Дотрагиваюсь до него рукой, и тотчас же рожки-сифоны закрываются, и животное сжимается, словно мяч, из которого выпустили воздух. Это асцидия. Как маленький насос, перекачивает она через сифоны воду, получая таким образом кислород и пищу, которая и улавливается своеобразным жаберным аппаратом, похожим на это подобие решетки.

Недалеко от асцидии дугой выгнулась большая гусеница коричневого цвета, украшенная рядами конических выростов. Так вот он какой, трепанг, ценнейшая добыча с древних времен! Беру его в руки, и это довольно красивое животное начинает округляться, шипы втягиваются и исчезают, и вот на руке у меня плотный комок, похожий на скользкую картофелину.

Митя увлекает меня дальше. Каменный массив круто обрывается, начинается отмель. Плывем вдоль ее границы. Дно постепенно понижается, а каменная стена растет вверх, достигает поверхности воды и переходит в гребенчатый риф. И тут я вижу первую актинию. Она сидит на выступе, прикрепившись подошвой к каменной поверхности. Ее светло-коричневое тело пронизано солнечным светом и как бы светится изнутри. Пышная шапка многочисленных тонких Щупалец делает это животное похожим на необыкновенный Цветок, напоминающий георгин или хризантему. Я не могу оторвать от нее глаз. Но Митя тянет меня за руку. Вот еще актинии: большая, а у ее подошвы несколько маленьких. Потом целая группа, похожая на букет.

Стены рифа становятся вертикальными, их рассекают ущелья. Пересекаясь одно с другим, они образуют своеобразный лабиринт. Актиний становится все больше, и мы вплываем в настоящее их царство: стены узкого ущелья сплошным ковром покрыты этими животными. В каскадах сверкающих пузырьков воздуха постоянно врываются в ущелья потоки воды. И колышутся щупальца актиний, как лепестки цветов от дуновения ветра. Настоящие сады Нептуна! Вначале мы видим актиний, окрашенных в красноватые и коричневые тона. Но вот среди них различаем группу оливкового цвета, дальше идет полоса зеленоватых, потом бордовых. Минуем очередной поворот и в небольшом тупичке видим поселение светло-зеленых актиний. Нежнейшие переливы цвета, щупальца словно сделаны из тончайшего стекла.

На берегу я узнаю, что это актинии метридиум, одно из самых распространенных в этих водах кишечнополостных животных.

Биологи спокойно выслушивают мои восторги - для них это давно знакомая картина. А я уже вслух провожу параллель с коралловыми рифами. Мне, конечно, трудно судить, ведь я видел коралловые колонии только на фотографиях и в кинофильмах. Но все же считаю, что такие обширные поселения актиний должны мало в чем уступать по красоте кораллам, тем более что это очень близкие между собой группы животных. Но в отличие от актиний, коралловые полипы создают известковый скелет, образующий общее основание для множества особей. Вместе с тем отдельные коралловые полипы очень маленькие - всего несколько миллиметров, тогда как актинии метридиум достигают в диаметре десяти - пятнадцати сантиметров.

- То, что ты говоришь, верно, но все же прелесть коралловых колоний как раз в известковых образованиях, подчас очень своеобразных и причудливых, - замечает Митя.

- А ты заметил фигурный выступ, покрытый красными актиниями, да еще в обрамлении розовых наростов известковых водорослей? - спрашиваю я у Мити.

- Да, в этом что-то есть! И рядом еще оливковые актинии... Тебе надо обязательно сфотографировать их! Не забудь еще и ежей - их изобилие тоже впечатляет. Всегда плаваешь около них с опаской. Вот видишь, укол их как удар отравленной стрелы, - Митя пытается извлечь из ноги обломок иглы ежа и добавляет: - Как бы нога не воспалилась...

- Конечно, сфотографирую, но у меня только черно-белая пленка.

Я достаю свой "Зоркий" в самодельном пластмассовом боксе. Мне заранее ясно, что вся красота увиденного здесь останется только в памяти.

С сожалением покидал я эту бухту, понимая, что вновь здесь буду не скоро - слишком далеко она лежит от поселка и ходить сюда со снаряжением тяжело.

Дождь начался еще ночью и теперь льет, не переставая. Плывут тяжелые тучи, цепляясь за вершины сопок. Набросив на плечи плащ и прыгая через потоки воды, добираюсь до биологов: мы живем недалеко друг от друга. Но они еще спят - наверное, опять всю ночь работали. Чаще всего в экспериментах они используют голожаберного моллюска тритонию, а получают этих моллюсков на сейнерах, вернувшихся с лова вечером.

Когда я вижу тритонию, каждый раз жалею, что не встретил ее под водой, - ведь обитает это животное на глубинах, мне недоступных. Какой это прекрасный моллюск! Лишенное раковины тело ярко-розового цвета. По бокам туловища идут крупные сильноветвистые жаберные выросты, похожие на кружевную оторочку. На голове зеленые щупальца - ринофоры. Длина моллюска двадцать - двадцать пять сантиметров. А главное - тритония оказалась совершенно исключительным объектом для физиологических исследований. Дело в том, что это животное имеет очень крупные нервные клетки, некоторые видны даже без микроскопа.

Работа биологов направлена на выявление природы передачи сигналов в нервных клетках. Суть ее мне до конца не ясна, но одно поразило сразу: при экспериментах биологи замеряли электрический потенциал нервной клетки! Какими же тонкими и сложными должны быть методы исследований - в клетку надо ввести микроскопические электроды, измерить и записать электрические сигналы! Для этого биологи привезли сюда сложнейшую электронную аппаратуру.

Стараясь не разбудить спящих, осторожно прохожу в лабораторию. Там, рядом с дверью, полка с книгами, и среди них самая нужная для меня - Атлас беспозвоночных Дальневосточных морей СССР. Устраиваюсь поудобнее и углубляюсь в изучение подводного мира. И хотя в руках научный труд, он увлекает меня. Я мысленно снова возвращаюсь под воду: вот крабы-пауки, которых я видел у водяного пирса, - они называются водорослевыми, или пугетти. Среди зарослей морских трав живут крупные креветки - травяные шримы, или чилимы. Надо будет поискать! Раков-отшельников, оказывается, несколько видов, а морских звезд множество. Те, что я видел у пирса, называются амурскими. Потом меня заинтересовал плоский морской еж. Он не имеет крупных игл и похож на круглый тонкий пряник. Надо поинтересоваться у биологов, видели ли они здесь такого ежа? Трепанг голотурия, так же как звезды и ежи, относится к иглокожим... Все новые и новые животные смотрели на меня со страниц Атласа.

А между тем в доме слышны уже были разговоры, и вскоре начался новый рабочий день. В лаборатории собрались биологи. Они обсуждали эксперименты, а я листал Атлас и исподтишка наблюдал за биологами. Николай Борисович для меня непонятная, сложная натура. Но одно ясно - одержим своей работой. За ней он забывает обо всем. Приходится только удивляться его энергии. Сейчас разговор вел строго, как будто читал лекцию, но в то же время чувствовалась какая-то торопливость в мыслях, словно он хотел опередить события, быстрее получить результаты.

У Мити же за простой, даже шутливой фразой часто скрыт большой смысл. Он тоже одержим работой, но делает все как-то весело. И, как ни странно, он иногда удерживает Николая Борисовича от поспешных выводов. Его непосредственный веселый нрав часто разряжает обстановку, и я вижу, как несколькими фразами он направляет обсуждение в нужное русло.

Игорь же, образно говоря, руки экспедиции. Это он измеряет электрические сигналы и обрабатывает данные. Он редко вмешивается в возникающие споры, но так выполняет свою работу, что придирчивый Николай Борисович редко ставит под сомнение результаты его работы. Смотрю на Игоря и думаю, сколько написано об умельцах, делающих разные вещицы, которые можно разглядеть лишь под микроскопом. А он выполняет работу, которая по тонкости сложнее, чем подковать блоху, но о ней мало кто знает.

- Ну, что сидишь и скучаешь, ластоногий? Разве дождь тебе помеха, - говорит мне входя хозяин дома Арзамасов, - все равно будешь в воде. Одевай свой гидрокостюм и шагай к морю. А чтобы народ на улице не пугать, надень сверху плащ. Потом здесь же и переоденешься. Вот сейчас пообедаем и отправляйся. Кончайте свои обсуждения, - командует он биологам. - Всем обедать!

При первой встрече с биологами я не обратил на него особого внимания. Это был стройный, совсем молодой еще человек с несколько мальчишеским выражением лица. "То ли аспирант, то ли ассистент", - подумал я. Он оказался главным инженером рыбокомбината. Ему принадлежит половина домика, но он ютится в маленькой комнатке, остальную жилплощадь отдал биологам. Леонид Андреевич добр и отзывчив. Немало на острове перебывало разных экспедиций, и все они так или иначе обращались к нему за помощью. И как-то вольно или невольно они группировались вокруг него, образуя некий научный коллектив. Арзамасов исполнял обязанности директора на общественных началах на этой импровизированной биостанции, а Николай Борисович был как бы его заместителем по научной части.

- Наш бог-покровитель, - говорит он об Арзамасове.

И если это сказал Николай Борисович, то добавить тут нечего. Он тоже добросовестно выполнял свои общественные обязанности - организовывал научные встречи и симпозиумы. Я присутствовал на некоторых из них, но разговоры велись настолько сугубо научные, что мне просто-напросто было скучно. Для меня главное - узнать подводный мир, разобраться в законах, которые управляют его жизнью, в отношениях между обитателями моря.

Чаще всего я завожу разговоры на эти темы с Митей. Меня все больше и больше привлекает этот человек. Он хороший рассказчик и, увлекаясь, может подолгу беседовать со мной. Часто мы говорим об осьминогах. Митя хорошо знает их биологию. Он занимается нервной системой беспозвоночных животных и много работал с осьминогами. Знание их анатомии, физиологии, высшей нервной деятельности - результат не только научной работы, но и огромного его интереса к этим животным.

Незадолго до моего приезда рыбаки привезли биологам вместе с тритониями крохотного осьминога, который прожил у них в аквариуме несколько дней. Митя буквально загорался, когда вспоминал об этом. В его словах звучал восторг. Он считал, что в осьминоге все удивительно: и движения, и смена окраски, и красота формы тела. Да, да красота! Это меня несколько смутило - я понимал, что выглядеть это животное в воде должно необычно, даже фантастически, но может ли оно быть красивым? Я тотчас вспоминал бесформенные, покрытые серой слизью тела осьминогов в уловах сейнеров. Окраска их грязно-бурая, змееподобные щупальца с рядами неприятных присосок.

- Видишь ли, - говорит мне Митя, - строение тела осьминогов идеально приспособлено к условиям его существования. Оно очень рационально, и в этом его красота. Тут трудно объяснить словами. Ясно одно - это изумительное творение природы! Найди осьминога под водой, и тогда во всем убедишься сам! Мне почему-то кажется, что тебе это удастся.

С горечью Митя поведал, что, несмотря на все их усилия - смену воды, продувание ее воздухом, осьминог погиб.

Несколько раз мы брали на сейнерах небольших осьминогов. Митя препарировал их, знакомя меня со строением тела. И опять он воодушевлялся, рассказывая о том, какая замечательная у них нервная система и головной мозг.

- Вот он, - Митя показывает мне мозг осьминога, - смотри, какой громадный! И даже прикрыт неким подобием черепа. А какие глаза! Разве они не похожи на глаза высших животных?

- Взгляни, какой совершенный, единственный в своем роде ловчий механизм!

Мы рассматриваем "руки"-щупальца животного. Щупальца отходят от центра головы. На их внутренней поверхности расположены в два ряда присоски. Митя рассекает скальпелем присоску, и я вижу, что она вроде колпачка и может плотно прилипать к поверхностям. Щупальца соединены между собой тонкой перепонкой - так называемой умбреллой. В центре зонта, образованного щупальцами и натянутой между ними перепонкой, находится ротовое отверстие, а в ротовой полости видны черные роговые челюсти, напоминающие клюв хищной птицы. Язык осьминога покрыт особым хитиновым покровом - радулой, имеющей множество острых зубчиков. С помощью этой своеобразной терки осьминог пережевывает или, вернее, перетирает пищу.

Туловище животного имеет яйцевидную форму и со всех сторон окружено широкой кожно-мускулистой складкой-мантией, которая срастается с туловищем на спинной стороне и отделяется от него с боков и на брюхе, образуя мантийную полость, напоминающую обширную сумку. Она сообщается с наружной средой полукруглым щелевидным отверстием между свободным краем мантии и туловищем. Под головой животного из мантийной полости выходит воронка. Она представляет собой коническую трубку, узким концом направленную наружу, а широким - внутрь. Это своеобразный реактивный двигатель животного. Набирая воду в мантийную полость через щелевидное отверстие, осьминог может сокращать стенки мантии и с силой выбрасывать струю воды из воронки. Животное плавает задом вперед, приняв каплевидную форму.

В мантийной полости симметрично расположена пара жабр. Мы разрезаем мантию и видим их: они состоят из продольных рядов многочисленных жаберных лепестков, плотно прилегающих друг к другу. Ритмичное сокращение мантии обеспечивает непрерывный ток воды, омывающей жабры.

Два жаберных сердца и собственно сердце осуществляют циркуляцию крови. Она голубого цвета. Это объясняется тем, что веществом, связывающим кислород, у осьминога является пигмент гемоцианин, содержащий медь. Она-то и придает крови этих животных синеватый оттенок.

Так постепенно просвещает меня Митя, словно студента на первой практике по зоологии.

Николай Борисович тоже отдал дань осьминогам - два года тому назад он наблюдал за ними непосредственно в море и даже сделал при этом подводные снимки. Правда, осьминогов заранее отлавливали рыбаки, но от этого значимость сделанного им для меня не уменьшилась. Я жадно слушал его скупой рассказ и не задавал вопросов - уж очень часто звучали в его словах снисходительные нотки.

Деятельность этой биостанции под опекой Арзамасова продолжалась еще несколько лет. Но по мере возникновения на побережье стационарных биостанций поток приезжающих на Остров исследователей резко уменьшился. К тому же вскоре Остров был объявлен оленеводческим хозяйством, что сделало приезд сюда людей с материка очень затруднительным. И только группа Николая Борисовича ежегодно сохраняла свою приверженность Острову.

Три дня шел дождь. Но сегодня утро солнечное. Николай Борисович объявляет перерыв в работе до вечера, и наша группа снова шагает по тропинке, ведущей через невысокий перевал. Маршрут у нас теперь к бухте Архидорис. Собственно, это название принадлежит красивому голожаберному моллюску, которого здесь нашли биологи. Его имя они самочинно присвоили бухте.

Быстро достигаем перевала, и перед нами открывается обширная песчаная бухта, слева от которой за небольшим мысом лежит Архидорис.

Заплываем. У самого берега начинается отмель, которая полого уходит в глубину. На слегка волнистой песчаной поверхности дна лишь небольшие лужайки морских трав да холмики выбросов червей-пескожилов. Заглатывая песок, черви извлекают из него органические остатки. А затем песок в виде длинных шнуров выбрасывается наружу. Если присмотреться, замечаешь и сифоны двустворчатых моллюсков, которые живут, закопавшись в песок. Сифоны похожи на трубочки, обрамленные ресничками. Стоит их потревожить, как сифоны закрываются и втягиваются внутрь песка.

Я плыву вдоль берега. Песок сменяется мелкими камнями, а затем появляется гряда из больших валунов. И опять множество звезд и ежей. Я беру большую звезду в руки. На ощупь она жесткая и шершавая: множество мелких известковых шипов и игл покрывают ее поверхность. Они составляют как бы наружный скелет звезды. Переворачиваю звезду - с нижней стороны лучей видно множество тонких трубчатых амбулакральных ножек с присосками на конце. Извиваясь, они тянутся в поисках твердой опоры, а найдя ее, присасываются к поверхности дна, затем сокращаются. Так передвигается звезда по дну. Вытягиваются ножки под действием нагнетаемой внутрь их воды через своеобразную водно-сосудистую систему. Наполняется же эта система через специальную, похожую на крохотное ситечко, пластинку. Она расположена между лучами на верхней поверхности звезды. Наличие такой системы характерно только для иглокожих.

Если присмотреться к ежу, то и у него между иглами видны длинные амбулакральные ножки. В отличие от звезды они расположены у него пятью радиальными полосами, равномерно проходящими по всему телу. Нижними еж держится за поверхность, а верхние плавно колышутся. Через их тонкую кожицу происходит частичный газообмен, можно сказать, что еж дышит с помощью своих ног.

Снимаю ежа нудуса с камня. Он шевелит длинными иголками, щекоча ими ладонь. Его ножки присасываются к коже, и он повисает у меня на руке. Стряхиваю его вниз. Опираясь на иглы и подтягиваясь на амбулакральных ножках, еж спешит вниз по камню.

Почти всегда, когда отрываешь звезду ото дна, видишь, как внутрь ее тела втягивается желудок, который похож на тонкий прозрачный мешочек. Выпуская его через ротовое отверстие, звезда может охватывать и переваривать свою добычу вне своего тела.

Я уже несколько раз встречал звезд разных размеров, сбившихся в клубок. Их лучи переплетены, словно в жестокой схватке. Если их разнять, то видно, из-за чего шла борьба. Это может быть мертвая рыба, какой-нибудь моллюск или другое животное. Но чаще встречаешь массу звезд на совершенно голой каменной поверхности. Вывернув свои желудки, они как бы обсасывают ими поверхность камней, собирая мельчайших животных или оседающий планктон.

Продвигаюсь дальше. Камни становятся все более крупными, появились угловатые глыбы. Под ними обширные проходы. Я читал, что там, где обитают осьминоги, обычно валяется много створок раковин моллюсков. Вот и здесь они белеют около подножия камней. Ныряю и плыву вдоль гряды, заглядываю в темные проходы. Что-то длинное и коричневое шевельнулось под наклонной плитой. Похоже на щупальца! Всматриваюсь: нет, это ленты морской капусты.

Появились небольшие скалы, а на них - актинии метридиум. Но нет такого изобилия, как у Грота: здесь только отдельные группы их невзрачного темно-коричневого цвета.

Ближе к берегу, в заливчике, участок дна покрыт устрицами и другими двустворчатыми моллюсками. Вдруг замечаю, как белая створка раковины быстро побежала в сторону, из-под нее мелькают длинные ноги. Задержав раковину ладонью, поднимаю ее и вижу, что это краб "голова самурая". Но как ловко он прикрылся створкой! Прячу его в мешочек, где у меня хранятся сегодняшние находки: красивая раковина и неизвестная мне звезда.

- Ну как осьминоги? - встречает меня на берегу Николай Борисович.

Я молчу.

- Нет, вполне серьезно, - говорит он, - я тоже плавал вдоль этой гряды. Здесь они должны быть. Много тут между камнями удобных для них щелей и туннелей. И все это на границе отмели, богатой двустворчатыми моллюсками. Просто какая-то загадка! Сколько их привозят сейнеры, а мы не можем найти ни одного!

- Но сейнеры-то ловят их на большой глубине - пятьдесят - сто метров, - замечает Митя.

- И что это меняет! Пищи и здесь для них вдоволь: моллюсков и крабов изобилие. Мы читали - в других морях осьминоги чуть ли на берег не вылезают!

- Посмотрите-ка, кого я поймал! - вспоминаю о своей находке и вытряхиваю из мешочка своего пленника. Он по-прежнему крепко держал свою раковину.

- Скажи, какой хитрец! И раковину выбрал с дырочкой, чтобы все видели, что она пустая и под ней никого нет. Кто обнаружит его на дне с такой маскировкой? Отними-ка у него раковину! - просит меня Митя.

Сняв раковину, я увидел на спинке краба странный рисунок, напоминающий лицо со свирепым выражением. Иногда этих крабов называют стыдливыми: словно стесняясь такого рисунка, они закрывают его створкой раковины. Две пары тонких, искривленных ножек были закинуты у краба на спину. Этими-то специально приспособленными конечностями и удерживалась створка раковины на спинке у краба. Я выпустил краба в лужицу у берега. Он заметался в растерянности, но затем выбрал камешек величиной со свой панцирь и попытался взвалить его на спину. Но камешек был явно тяжел для слабых ножек, и коготки их не держались за гладкую поверхность. Подобрав на берегу скелет плоского морского ежа, я бросаю его в лужицу. Тотчас же краб подскочил к нему задом, забросил на него ножки и мгновенно взвалил скелет на спину. Теперь он спокойно смотрел на белый свет из-под края этого щита. Стоило лишить его укрытия, как краб снова забегал в панике. У кого-то нашлась монета в пять копеек, и мы подбросили ее, решив посмотреть, что будет делать с ней краб. Монета меньше его панциря, но после недолгих колебаний краб подхватил ее ножками и положил на спину. Тяжелая монета колебалась и дрожала на спине краба. Стоило ему двинуться, как монета съезжала набок, но краб не бросал ее. Так и стоял на месте, держа монету над собой. Но вскоре мы сжалились над ним и вернули ему створку раковины, а в обмен тотчас же получили монету...

На перевал мы поднялись, когда солнце окрашивало облака в золотые и багряные тона и по отсвечивающей розовым цветом воде залива ползли к причалу темные силуэты сейнеров. Биологи почти бегом устремились вниз за любимыми тритониями. Я же сел под дерево, и прислонившись к шершавому и теплому еще стволу, долго смотрел на темнеющую гладь моря, на зеленые склоны, по которым рассыпались красноватые точки пасущихся оленей, на далекие горы, которые темно-лиловой грядой поднимались на материке. А надо мной плыли, постепенно погасая, багровые облака.

Теперь я каждое утро шагаю к бухте Архидорис - удобное место, ничего не скажешь: недалеко от поселка и подводный мир разнообразный. Но постепенно меня стал манить обрывистый берег, начинающийся за ближайшим мысом. К тому были некоторые основания: чем дальше я заплываю в ту сторону, тем круче становятся подводные скалы, появляются неглубокие ущелья, которые тянутся вдоль берега. А вдалеке виднеются подымающиеся невысоко над водой рифы. Уж очень они напоминают рифы у Грота! Плыть же от Архидориса до них далековато, да и по кромке берега туда тоже не пройти. Но можно подняться на обрыв и идти поверху. И вот я поднимаюсь по зеленому склону, минуя скалистый гребень. За ним крутой склон к небольшому пляжу. Рифы прямо подо мной. Между ними залегла темная синева. Мелкая галька и песок пляжа кончаются у самой воды, а дальше под водой просматривается сплошной каменистый массив, рассеченный узкими проходами. Остроконечные красноватые скалы, похожие на стены готического храма, ограничивают пляж и, заходя в море, образуют небольшую бухту. Иду вдоль по склону, высматривая выступы, по которым можно спуститься вниз. Внезапно замечаю отпечатки маленьких копыт. Это следы оленей. Узенькой тропочкой сбегают они вниз, поворачивая зигзагами на небольших выступах. Последний поворот - и с этого камня олени прыгают на пляж. Прыгаю с него и я. Следов пребывания человека не видно. Да и кому здесь бывать? Только олени и навещают этот уголок, чтобы полакомиться морской капустой, ленты которой выносят на берег волны. Я чувствую себя первооткрывателем и весь в ожидании чего-то нового и неизвестного. Таинственно мерцает вода в уходящих в глубь моря расщелинах.

Осторожно спускаюсь в самую глубокую из них и, раздвигая водоросли, медленно плыву по ней. Передо мной узкий проход. На чистых его каменных стенах расцвели красиво окрашенные небольшие актинии, которые я вижу впервые. Здесь почти вся палитра красок: розовые и лиловые, темно-зеленые и красные, бежевые и коричневые. Трудно описать все многообразие оттенков. Особенно поражают многоцветные актинии, иногда с самыми неожиданными сочетаниями: вот темно-бордовое туловище, а щупальца лиловые; недалеко от нее изумрудно-зеленая с оливковыми щупальцами. Туловище другой - красное с оранжевыми пятнами. А рядом актиния совсем необычного, золотистого цвета. В лучах солнца эти животные сверкают как драгоценные камни. Трудно отвести от них глаза. Но вот мое внимание привлек огонек среди бурых водорослей. Раздвигаю кустики, и от меня, подняв раскрытые клешни, пятится алый крабик. Вблизи него другой, но уже сиреневого цвета. Под камнями и в трещинах прячутся крабы темно-зеленого цвета, расписанные желтыми и коричневыми узорами. У некоторых из них клешни отливают розовым цветом. И опять звезды, звезды... Эту вижу впервые - у нее длинные и гибкие лучи. Неожиданно они оказываются мягкими и бархатистыми, словно вырезанные из толстого плюша. Ползет она по дну довольно быстро. Сверху звезда темно-коричневая с тонкими лиловыми прожилками, а бахрома длинных ножек оранжевого цвета.

Расщелина оканчивается большим выступом скалы, под ним россыпи гальки, а за поворотом опять расщелина, потом еще и еще... На каменных стенках все чаще стали попадаться актинии метридиумы. Одна из них очень крупная, желтоватой окраской привлекла мое внимание. Я касаюсь ее щупалец, и они прилипают к руке. Ощущается легкое жжение. Это действие особых клеток. Некоторые виды актиний с помощью этих клеток могут парализовывать и захватывать довольно крупных животных. Но я никогда этого не наблюдал у метридиумов. Наоборот, меня всегда удивляло большое количество различных животных среди их поселений. Вот и сейчас я вижу, как небольшие рыбки извиваются около щупалец актинии, а паукообразный краб обхватил туловище одной из них и очищает его от налета. И мне кажется, что пышная шапка из сотен щупалец служит в основном для улавливания мелкого планктона.

За очередным выступом скалы открывается широкий вход в ущелье, обрамленное рифами. Я вплываю в него и останавливаюсь: нет, не зря я стремился сюда! Опять попадаю в подводные сады: стены ущелья сплошь покрыты бесчисленными актиниями метридиум. Они стоят, почти все вытянувшись, пышно распустив щупальца, как будто приветствуют меня, может быть, первого, кто видит их в этом месте.

Биологи выслушали мое сообщение об открытии новой бухты с большим вниманием. Много дней подряд они работали, почти не выходя из лаборатории, и теперь их неудержимо потянуло к морю. Николай Борисович взволнованно заходил по комнате.

- Игорь, как у нас с тритониями? - спрашивает он в раздумье.

- Есть одна в холодильнике.

- Так, так! Сегодня тритоний не будет - сейнер ушел в район, где они не встречаются. Предыдущие результаты мы обработали...

Принять сразу решение этот человек долго не может - ему жалко времени. Ясно, что поход опять продлится до вечера.

- Ну что же, - решается он наконец, - завтра пойдем на море! Кое-что из результатов последних экспериментов обсудим на свежем воздухе и заодно посмотрим, какую обетованную землю открыл Астафьев.

Нет, не подвела меня эта бухта! Встретила она нас зеркальной гладью и теплом нагретых солнцем камней. И метридиумы в ущелье стояли, так же вытянувшись во весь рост. С двух сторон мимо нас тянулись заросли красных и зеленых актиний, на открытых площадках высыпало множество звезд. Ряды ежей нудусов у самой поверхности воды поблескивали бордовыми и рубиновыми искрами. Вроде бы все обычные животные. Но уж очень их много и красочнее они, чем в других местах! И образовали на вертикальных зеленоватых стенах настоящую мозаику. Мы все, взрослые люди, отцы семейств, плавали сейчас по этому уголку девственной природы, радуясь, как дети, попавшие в сказочную страну чудес. Когда восторги поутихли, стали пристальнее вглядываться в окружающий нас мир. И тотчас же последовали маленькие открытия. Первое делает Митя: на вершине подводной скалы он обнаружил небольших мидий с раковинами нежно-голубого цвета. Тесно прижавшись друг к другу, они сплошной щеткой покрывали каменную поверхность. Это поселение было окружено хищными брюхоногими моллюсками, которые проделали или, вернее, проели в нем "дорожки". У подножия скалы была уже целая россыпь отливающих радужным блеском пустых створок мидий.

Недалеко от скалы Митя обнаружил и других хищных моллюсков: на небольшой песчаной полянке он подобрал светло-серую двустворчатую раковину, на которой сидел довольно крупный брюхоногий моллюск с красивой витой раковиной. Митя оторвал брюхоногого от двустворчатой раковины, и я увидел на ее створке круглое отверстие. Крепко присосавшись подошвой ноги к раковине, хищник сверлил ее в месте прикрепления мускула-замыкателя. Роль сверлильного инструмента выполняла своеобразная терка в виде язычка, покрытого мелкими острыми зубчиками. Через просверленное отверстие этим же языком-теркой размельчается и извлекается мясо жертвы.

Во впадине на каменной стене мне встретился пучок серых трубок, похожих на макароны. Над верхней частью их колыхались венчики красноватых и сиреневых щупалец. Это оказались очень интересные черви полихеты, живущие в мягких, словно пергаментных, трубках. Я протянул к ним руку, и венчики мгновенно скрылись, а края трубок сомкнулись. Но через некоторое время трубки вновь открылись и показались свернутые в тугие бутончики щупальца. И вновь распустились передо мной круглые розетки щупалец. Они выполняют многочисленные функции - это органы осязания, дыхания и своеобразный ловчий аппарат. На концах щупалец расположены примитивные глаза.

Игорь тоже обнаружил на скале червей полихет. Их трубки белые и твердые, словно сделанные из фарфора, накрепко срослись с камнем, а пышный венчик щупалец имел ярко-красный цвет с кольцевыми светлыми полосками. Перед нами цвели живые гвоздики!

Николай Борисович приплыл со странным плотным комком красного цвета, в котором было аккуратное отверстие. В нем виднелась довольно крупная клешня. Мне уже не надо было особых объяснений: из Атласа я знал, что это гребенчатый рак-отшельник, живущий в пробковой губке. Перед нами был очень интересный пример сожительства. Сначала рак поселяется, как обычно, в спирально закрученной пустой раковине. Затем на раковине селится губка. Постепенно разрастаясь, она охватывает раковину и растворяет ее полностью. Если теперь разрезать такую губку, то в центре ее будет виден точный отпечаток раковины со всеми завитками. Разрастаясь дальше, губка продолжает сохранять спиральную форму внутренней полости.

Отдохнув, мы с Митей пошли вдоль кромки берега, обследуя крохотные заливчики с песчаным дном, впадины и трещины в каменных массивах. Опытный глаз биолога замечал многое, что ускользало от моего внимания. Вот Митя показывает на тонкие зеленые щупальца, пробивающиеся из-под песка словно травка. Стоило их задеть, как щупальца втянулись в песок, и только небольшой бугорок указывал на то, что здесь кто-то есть. Этим кто-то оказалась актиния. Тело ее было глубоко скрыто в песке, лишь чуткие щупальца сторожили добычу.

На камнях виднелись раковины, похожие на конусовидные шапочки-акмеи. Митя подцепил одну из них ножом и оторвал от камня. Крепкая раковина прикрывала тело моллюска с плотной и широкой ногой. Этой ногой он и присасывался к поверхности камня.

- Посмотри, как ловко устроился. - Митя показывает на крупного червя, который, как воротник, охватывал тело моллюска. - Так вот и живут вместе. Червю это прямая выгода - вряд ли кто доберется до него под такой броней. И питается он вместе с моллюском. Но вот интересно, выгодно ли это моллюску? Может быть, червь очищает его тело от выделений и грязи? Вообще много бывает интересных сожительств среди беспозвоночных животных. Вот возьми, к примеру, раков-отшельников.

- Ну, это кто не знает, - перебиваю я его, - школьный пример - отшельник с актинией на раковине...

- Нет, я не об этом! С отшельниками в раковинах иногда тоже живут черви полихеты. Когда рак ест, червь высовывает голову над его клешнями и подхватывает крошки. Раки - хищники, черви для них лакомая добыча, но "своих" червей они не трогают. Вероятно, чем-то они им полезны. К примеру, могут уничтожать паразитов на теле рака.

- Митя, а может быть, посмотрим на такого червя? Должны они быть у здешних отшельников?

- Наверное.

Я надеваю маску и ныряю в море. На дне отшельников много: и совсем маленьких - в раковинах с горошинку, и крупных - в раковинах величиной с кулак. Разные виды, но общие черты у них одинаковы: передняя часть туловища покрыта хитиновым панцирем, но длинное брюшко лишено какого-либо твердого покрытия. И чтобы защитить его, раки прячут заднюю часть туловища в пустые раковины моллюсков. Брюшные ножки у раков-отшельников превратились в своеобразные крючочки, которыми они цепляются изнутри к раковине.

Поймав несколько крупных отшельников, приплываю с ними к Мите. Извлечь отшельника из раковины очень трудно, но можно. У одного из них я обнаружил на конце раковины отверстие. Просунув туда стебелек, слегка покалываю его голое брюшко, рак, не выдержав, выскакивает наружу. Опустив его на камень под водой, мы осматриваем раковину. Но, к сожалению, червей в ней нет. А рак сидит голенький на вершине камня, вцепившись в него коготками ножек. Брюшко свернул калачиком. Вид у него неприкаянный и беззащитный. Стоило положить рядом с ним его раковину, как рак бросился к ней, перевернул вверх устьем и, опираясь на ножки, вскочил на нее верхом. После чего мгновенно опустил внутрь раковины брюшко, а затем шмыгнул туда целиком и, как крышкой, прикрылся большой клешней. Из-за края раковины только поблескивали глаза, похожие на крохотные перископы. Теперь он в полной безопасности от всех врагов.

- Вот это кавалерист - лихо же он ее оседлал! - смеется Митя. - Давай осмотрим другого.

Но и в остальных раковинах червей не оказалось. А раки после этой неприятной для них процедуры так же прытко бежали к своим раковинам, прыгали на них и стремительно проваливались внутрь.

За короткий срок я познакомился со множеством удивительных животных. Какими же сложными орудиями и приемами защиты и нападения наградила большинство из них природа! У каждого вида все подчинено выживанию в извечной борьбе за пищу.

Богатый впечатлениями день закончился у костра.

- А не назвать ли нам это место бухтой Астафьева? - предлагает Митя.

- Можно, можно, - дает свое согласие Николай Борисович, - пусть даже выбьет свои инициалы на скале.

- Будет вам...

- Не скромничай! На карту ее название не нанесут, так что все останется между нами. А впредь нам будет ясно, где находится бухта Архидорис, а где бухта Астафьева. Ну и потом отдадим тебе должное: ведь все же ты нас привел сюда!

Стоит тихая, солнечная погода. Каждый день я хожу в "свою" бухту. Веду наблюдения, много фотографирую под водой, но не забываю и об осьминогах. Обшарил каждый уголок на дне бухты. Пробую плавать рано утром и поздно вечером в надежде, что в это время осьминоги покидают свои укрытия в поисках добычи. Но тщетно! Остается последнее средство: поставить на глубине ловушку. Где-то я читал, что в некоторых странах осьминогов ловят, используя их стремление к различным убежищам. Для этого опускают на дно различные полые сосуды вроде глиняных горшков и коротких труб и потом поднимают их вместе с заползшими туда осьминогами.

У Арзамасова взял вместительный бидон - вполне подходящий для небольшого осьминога. Привязав к нему длинный шнур с поплавком, заплываю за рифы и там, где начинается отмель, опускаю на дно. Но поднимаю его каждый раз пустым. Пробую положить внутрь бидона приманку: кусочки рыбы, моллюсков. Но тогда поднимаю бидон с множеством звезд, которые наползают туда, привлеченные приманкой.

Однажды, греясь под солнцем после своих трудов в море, я обратил внимание на небольшое белое судно, которое остановилось против Слона. И хотя расстояние было значительным, я все же разглядел, что с его борта по трапу спускались аквалангисты. Сразу нахлынули воспоминания о погружениях с аквалангом: необычное чувство парения в толще воды, мелодичное журчание пузырьков выдыхаемого воздуха, зеленые цвета больших глубин. И потянуло меня к этим людям. Но я тут же отогнал мысли - ясно, что это какая-то большая экспедиция, у них своя программа работ и я там буду лишним. Да и потом, что я там увижу? Прекрасный подводный мир моей бухты лежит у самых ног. Вот разве что только осьминоги! Я уже понял, что искать их надо на больших глубинах. Но вряд ли экспедиция будет отвлекаться для их поисков.

И я продолжал плавать в своей бухте, а экспедиция - работать у далекого берега.

Через несколько дней, придя вечером к биологам, я застаю там двух молодых людей, которым что-то объяснял Николай Борисович около экспериментальной установки.

- Юра, знакомься, - это аквалангисты из экспедиции ТИНРО. Они знают, где можно встретить осьминогов.

Я смотрю на ребят: высокие и, как мне показалось, нескладные, обросли по экспедиционной моде бородами. И вроде бы смущаются, переминаясь с ноги на ногу. Представляются: студенты политехнического института Валерий Месенёв и Борис Коваль. Расспрашиваю их о работе в экспедиции. Месенёв выглядит солиднее своего спутника - повыше и пошире в плечах, с выразительным умным лицом. По всему видно, что он за старшего. Но отвечает он как-то односложно. Второй больше помалкивает. В свою очередь Месенёв спрашивает, что я здесь делаю.

- Знакомлюсь с морем, фотографирую под водой.

- Как же без акваланга?

- А зачем? Здесь у самого берега настолько богатый подводный мир, что большего мне и не надо. Ну что я еще нового увижу в глубине? И я несколько развиваю эту мысль, стараясь доказать, что самое интересное - на малых глубинах.

Парни переглядываются. Не знал я, что передо мной самые опытные аквалангисты Владивостока, повидавшие под водой столько, что мне и не снилось. Иначе помолчал бы.

- Так где же можно встретить осьминогов? - задаю я вопрос.

- У острова Де-Ливрона, - отвечает, оживляясь, Месенёв.

- Где же это?

- Далеко отсюда, на юго-запад от Владивостока.

- Почему именно у этого острова? - думаю я. Месенёв же словно преображается и с большим чувством,

жестикулируя, рассказывает о встрече с осьминогом. Рассказ его красочен, подробен. В нем и сложный спуск на большую глубину, и таинственная пещера. А в полумраке ее большой осьминог. Затем полная драматизма борьба, когда осьминог схватил и сжал руки пловца, и наконец трудная победа над коварным животным. Я чувствую, что кое-где Месенёв слегка сгустил краски, но верю ему. Безусловно, была у него встреча с осьминогом, но, похоже, только одна. Отсюда и утверждение, что осьминогов можно встретить у острова Де-Ливрона, и пыл, с которым об этом поведалось.

Я невольно проникаюсь уважением к новым знакомым - они испытали то, что мне пока неведомо.

- Не хотите присоединиться к нам? - обращается ко мне Месенёв. - Мы будем работать в этом районе еще несколько дней. К тому же мы договорились с начальником экспедиции, что завтра после обеда нас высадят на кекурах - хотим там погрузиться для собственного удовольствия.

- Что это за кекуры?

- Есть здесь пять больших скал вдали от берега, у дальней оконечности острова. И глубина там порядочная - по карте пятьдесят метров. Думаем опуститься к самому подножию кекуров. Может быть, и осьминогов встретим - рыбаки рассказывали, что в том районе они часто попадают в сети.

- Выходит, вы хотите их искать на глубине пятидесяти метров? Не многовато ли?

- А что тут особенного? Можно и глубже - нам не впервой. - Месенёв поглядывает спокойно, даже с усмешкой в глазах.

Что это: бахвальство, легкомыслие или результат большой тренировки и мастерства? Я гляжу на них с некоторой долей недоверия, но парни уже не смущаются, смотрят твердо. И тут я отмечаю их особенность, в которой убедился впоследствии: с большим опытом и мастерством у них сочеталась этакая лихость, готовность идти навстречу любой опасности.

Итак, мы плывем вместе с экспедицией. В последнюю минуту присоединился и Николай Борисович. Когда-то он прошел курсы подготовки аквалангистов и теперь решил тряхнуть стариной. К тому же он хочет поискать тритонию - как биологу, ему интересно знать, на каком грунте она встречается, ее поведение в естественных условиях.

В экспедиции три аквалангиста. Сменяя друг друга, они уходят под воду для сборов главным образом трепангов и мидий. А на палубе научные сотрудники подсчитывают количество животных на единицу площади дна, их вес и состав. На мой взгляд, работа у аквалангистов тяжелая и довольно однообразная. Но вот она окончена, и после обеда и отдыха мы направляемся к кекурам.

Серые громады скал все ближе и ближе. Об их откосы разбиваются волны. Капитан останавливает судно на довольно большом расстоянии от скал - дальше мы плывем на шлюпке. Идем с подветренной стороны, с трудом высаживаемся на небольшой карниз. Двое матросов отходят на шлюпке, чтобы дежурить у места погружения, которое указал Месенёв рядом с невысоким рифом.

Еще на катере договорились, что глубже тридцати метров погружаться не будем - мы с Николаем Борисовичем на больших глубинах еще не были.

- Что вы опасаетесь? - удивляется Месенёв. - Где тридцать, там и пятьдесят метров. Какая разница?

Но разница есть: на пятидесяти метрах, особенно без необходимой тренировки и при сильном охлаждении, могут появиться признаки глубинного опьянения, вызываемого наркотическим действием азота. Месёнев в конце концов с нами соглашается, хотя и досадует, что ему в этот раз не удастся побывать на глубине пятьдесят метров.

Фотоаппарат с собой не беру - на той глубине, где мы будем, пластмассовый бокс наверняка не выдержит давления воды.

Спуск к подножию рифа проходит как в тумане. Месенёв резво идет на глубину, а мы едва поспеваем за ним. Некогда даже посмотреть по сторонам. Краем глаза замечаю только каких-то больших желтых рыб, выплывающих из-за камней, да множество камбал, лежащих на откосах скал. Но вот наш проводник тормозит: из расщелины показываются две змеевидные рыбы. Мне они кажутся чуть ли не в метр длиной. Извиваясь, они плывут, широко раскрывая рты, словно намереваясь вцепиться в Месенёва. Выхватив нож, он машет им, отгоняя странных рыб, ждет нас и снова устремляется в глубину. По уверенным движениям и редким выдохам чувствуется, что это для него привычное дело. Мне же становится тяжеловато: дыхание учащается, гулко бьется сердце, неприятно жмет гидрокостюм. Но мы с Николаем Борисовичем стараемся не отставать от Месенёва.

Скалы сменяются каменной грядой, затем начинается отмель, полого уходящая вглубь. На ней кое-где лежат обломки скал. Я чувствую, что глубина большая - около тридцати метров, если не больше.

Глубиномер же у Месенёва, и нам остается полностью положиться на него. А он все дальше и дальше уходит по отмели. Но вдруг останавливается у возвышающегося невысокой пирамидой обломка скалы, резко поворачивается к нам и машет рукой. Подплываем. Месенёв указывает под камень: там виднеется какая-то неопределенная масса серо-зеленого цвета. Вот она слегка шевельнулась, и мы увидели пристальный, немигающий взгляд. Осьминог! Мы ближе придвигаемся к камню, а животное слегка поднимается. Теперь видны щупальца, свернутые кольцами. На них белеют присоски. Месенёв оборачивается, размахивает руками и что-то бурчит сквозь загубник акваланга. Вижу его возбужденный взгляд. Мы с Николаем Борисовичем тоже волнуемся. И все же я догадываюсь остановить Месенёва, когда он протягивает к осьминогу руки - надо рассмотреть его как следует, пока он не очень потревожен. Ниша, в которой он примостился, довольно глубокая. Перед ней небольшой вал из песка и мелких камней - значит, осьминог сам устраивал это убежище, подкапываясь под камень и выбрасывая грунт. Рядом белеют створки пустых раковин.

Месенёв опять тянет руки к осьминогу, поглядывая на меня. Я киваю головой, и он хватает его за щупальца. Тотчас же осьминог веером разбрасывает их. Видно, как он цепляется щупальцами за поверхность камня. Между щупальцами растягивается белая перепонка. А в центре, где они сходятся, открывается рот, и из него высовывается черный клюв. Месенёв напрягается, стараясь оторвать животное от камня, но осьминог словно прирос к нему. На помощь приходит Николай Борисович. Затем и я берусь за щупальце. Чувствую, как тотчас же к ладони прилипают присоски. Толкаясь и мешая друг другу, тянем, дергаем за щупальца. Месенёв даже уперся ногами в камень. Но осилить животное не можем. Останавливаемся. Месенёв вытаскивает нож и вопросительно смотрит на нас. Я отрицательно качаю головой. Нам ясно, что нужны более согласованные действия. Снова хватаемся за щупальца, но ведем себя уже спокойнее. Я посматриваю на Месенёва - вот он потянул осьминога на себя, тут же Николай Борисович и я включаемся в борьбу. Это похоже на сказку о репке: раз, два взяли! Еще раз тянем изо всех сил. Осьминог поддается - его щупальца частично отрываются от камня, и он как бы пружинит на них. Последний рывок - и мы выдергиваем животное из-под камня.

Тотчас же нас окутывает темное облако чернильной жидкости. Животное вытягивается и, выбрасывая воду из воронки, стремится уплыть. Но мы крепко держим его за щупальца. И вновь из воронки вырывается черная жидкость. Месенёв отплывает чуть в сторону и показывает рукой вверх: надо всплывать. Держа с Николаем Борисовичем нашу добычу, плывем за Месенёвым, но уже обратно к скале. Около нее начинаем подъем к поверхности. По мере того как светлеет вода, меняется окраска осьминога: сначала она кажется бурой, потом коричневой. Близко от поверхности осьминог уже сияет то багровым, то золотистым, то розовым цветом.

Внезапно из рук Николая Борисовича выскальзывает щупальце, и животное тотчас же устремляется вниз. Но, описав короткую дугу, подплывает к моим ногам и мгновенно охватывает и крепко стягивает их щупальцами. Я почти теряю возможность плыть. Становится тревожно: рядом вертикальная стена скалы, к которой меня прижимает водой, и стоит осьминогу ухватиться за нее частью щупалец, как я окажусь словно на привязи. Но подоспел Николай Борисович и помог мне освободить ноги от этих живых пут.

Подняв осьминога на поверхность, выпускаем его в каменную ложбину, заполненную водой. Он не такой уж крупный, как казался нам в воде, - в длину чуть больше метра. Осьминог слабо шевелится, лишь изредка напрягаясь и выбрасывая из воронки воду. Туловище его сейчас бледное с редкими розовыми пятнами. Он явно обессилен то ли борьбой, то ли резкой сменой температуры воды. К тому же он пострадал: в двух местах у него разорвана мантия. Глаза прикрыты.

Сложное чувство владеет мной: и радость от этой долгожданной встречи и жгучий интерес. Неожиданно приходит чувство сожаления: под водой я заметил необычность и красоту этого животного, а здесь окраска поблекла, тело утратило прежнюю форму и волны перекатывают его, как кусок пестрой ткани. Рассматриваем осьминога еще немного и решаем отпустить его. После чего ко мне приходит явное облегчение: я испытал волнующее чувство прикосновения к неизведанному, и мне больше ничего не надо.

На судне в спокойной обстановке обсуждаем происшедшее. Как я и предполагал, для Месенёва это вторая встреча с осьминогом.

- Нет их летом у берега на небольшой глубине - сколько мы ни плавали, не встречали, - говорил Месенёв. - Я думаю, - добавляет он после некоторого раздумья, - что встретить их можно только вот на таких участках, где большие глубины близко подходят к берегу. Рядом с обрывистыми скалами и островами.

Дома наш рассказ о встрече с осьминогом очень заинтересовал Митю и Игоря. Они сожалели о том, что не поехали с нами. Их твердый командир на сей раз сдался без особых колебаний: два последующих дня, пока будет еще здесь экспедиция ТИНРО, объявляются выходными. Правда, экспедиция должна обследовать дно у соседнего острова, но мы уже убедились по карте, что там вблизи берега тоже большие глубины и, следовательно, можно встретить осьминогов.

Распорядок работы экспедиции остался такой же: до обеда была обследована единственная здесь обширная бухта, а во второй половине дня нас высадили на широкий уступ отвесной береговой стены, уходящей вверх на сотни метров. После чего судно скрылось за поворотом, а мы остались наедине с морем. Опытный глаз Месенёва правильно выбрал место: уступ сразу обрывался на глубину двадцать метров, а дальше круто уходил вниз. Николай Борисович, Митя и я решили плавать у подножия стены - этого нам было вполне достаточно, а Месенёв с Ковалем поплыли вглубь. Они наметили предельный рубеж погружения - семьдесят метров. Мы пытались их отговорить от такого шага, но эти смелые люди отвергли все наши сомнения и с веселой лихостью отправились в глубину, на которую мало кто из опытных аквалангистов решится в подобных условиях. Третий их товарищ остался для страховки в шлюпке, имея под рукой заряженный акваланг.

Ну а мы плывем на незначительной, как нам теперь кажется, глубине у вертикальных откосов подводных скал. Вода очень прозрачная, и видимость достигает более двадцати метров. Над нами в вышине свешиваются длиннющие ленты морской капусты, на камнях стоят причудливыми сталагмитами ярко-желтые колонии губок, виднеются амурские звезды необычной голубой окраски с узорами из белых шипов. Мы плывем, заглядывая под каждый камень, в каждую расщелину. И вдруг шелестящий звук заставляет нас повернуться в сторону моря. Оттуда быстро надвигается какая-то темная масса. При приближении она рассыпается на отдельные пятна и мы видим устремленные на нас головы множества рыб. Еще мгновение - и в трех-четырех метрах от нас стая, как по команде, поворачивает, и перед нами возникает сплошная стена почти метровых рыб. Их туловища обтекаемой формы, с серповидным хвостовым плавником. Бока, отливающие серебристо-зеленоватым цветом, расписаны поперечными полосами. Бесчисленное количество глаз рассматривает нас. Стая медленно скользит мимо, словно течет живой поток. Вся толща воды закрыта как занавесом. От этой грандиозной картины захватывает дыхание. Движения рыб убыстряются, стремительнее несется этот поток. И вот последние рыбы исчезают в голубой дали. Стоило нам проплыть немного, как снова обрушивается эта живая лавина. Потом еще раз. Что это? Косяк тихоокеанской скумбрии или небольших тунцов? Нам остается только гадать.

На берегу нас уже ждал Месенёв со своим напарником. Вид у него был недовольный: максимальная глубина здесь оказалась "всего" пятьдесят метров, а дальше шло ровное илистое дно.

- Надо было взять ближе к тому вот мысу, - говорит он, пощипывая свою редкую бородку. - Завтра попробуем опуститься там.

- Будет тебе, - пытаюсь еще раз отговорить его, - вы и так, наверное, установили рекорд среди местных спортсменов-подводников.

- Какой это рекорд! Группа Кусто когда еще превысила сто метров!

- Зачем вам за ней гнаться и так рисковать? Они были первопроходцами ими и останутся. У вас же это самоцель. А сколько можно увидеть интересного и на двадцати метрах! Может быть, даже Кусто не видел таких рыбьих стай, которые мы встретили вот только сейчас, пока вы лазили где-то в холодной темноте.

Но Месенёв, не отвечая, продолжает сосредоточенно поглядывать на соседний мыс. Нет, он определенно находится во власти какого-то глубинного притяжения!

На другой день мы высаживаемся ближе к мысу. И опять Месенёв с Ковалем плывут в глубину, а мы остаемся у стены. Николай Борисович плавает вблизи поверхности с Игорем, У которого совсем мало опыта погружений с аквалангом. А я опускаюсь с Митей чуть глубже двадцати метров.

Осьминога мы вспугиваем с ним неожиданно: он плавно отделяется от камня и скользит мимо нас, выпустив облако "чернил". Проплыв небольшое расстояние, осьминог опускается на каменную плиту. Осторожно направляемся к нему. Перебирая щупальцами, осьминог пятится, приближаясь к краю плиты. Я чувствую, что еще одно движение и он вновь устремится от нас. Останавливаю Митю, и мы разглядываем осьминога издали. Он небольшой. Щупальца шевелятся, медленно раскручиваясь и вновь собираясь в кольца. Они соединены больше чем наполовину длины перепонкой, и это придает передней части животного сходство с колоколом. Когда осьминог плыл, тело его было гладкое, обтекаемое. Сейчас же кожа на туловище у него собралась многочисленными высокими складками. Над глазами вытянулись забавные брови-рожки.

Туловище осьминога округляется, и он начинает постепенно приподниматься, опираясь на щупальца, как на короткие ножки. Теперь он чем-то неуловимо напоминает человека. Словно стоит перед нами этакий карлик в длинном, ниспадающем до пят пестром платье. Стоит и зорко посматривает на нас. И кажется мне, что взгляд его внимательный и осмысленный. Невольно подаюсь вперед и протягиваю руку с непроизвольным желанием пожать ему руку-щупальце. Но осьминог тут же вытягивается и скользит в глубину. А мы провожаем его взглядом...

Расставаясь с Месенёвым, я обещал встретиться с ним на будущий год здесь же. Но это не удалось, и только спустя несколько лет он навестил меня, будучи проездом в Москве. К тому времени у меня уже было много цветных фотографий, снятых у кекуров под водой. Рассматривая их, мы вспоминали те три дня, когда я по-настоящему познакомился с Японским морем. А снимал я эти фотографии, плавая с Александром Кацем, с которым встретился в последние дни своего пребывания на Острове. Инженер по специальности, он был одним из первых во Владивостоке, кто начинал плавать с аквалангом. Спокойный, доброжелательный человек, он сразу привлек мое внимание пытливым интересом к подводному миру и съемке морских обитателей. О том, как мы с ним плавали, уже другой рассказ.