Бурный инцидент у Шаб-Араба

Прибытие к рифу Шаб-Араб.

Массовое бешенство.

Гибель акулы - и что было потом.

Бурный инцидент у Шаб-Араба

Филипп Кусто продолжает:

Морское дно вырисовывалось черной линией на светочувствительной бумаге нашего мощного эхолота. Обступив моего отца, мы следили за тем, как изящная кривая ползет вверх. Тишина на мостике "Калипсо" нарушалась только спокойным голосом Жика^*, отдающего команды, и отзывами рулевого.

^* (Из инициалов отца мы сделали ласковое прозвище.)

Штурман Жан-Поль Бассаже наносил на карту наш извилистый курс. Стояла ночь, и лицо Каноэ, склонившегося над плечом моего отца, отражало красноватый свет приборов на пульте управления.

- Пять градусов право по компасу!

- Есть пять градусов.

В палубе отдалась легкая дрожь, и судно повернулось чуть вправо. Мы впервые шли в этом секторе рифа Шаб-Араб.

- Так держать!

- Есть, так держать, капитан.

- Курс?

- Один три ноль, капитан.

- Держать курс один три ноль.

- Есть, капитан.

И снова тишина. Отец переключил эхолот на более крупную шкалу, чтобы показания были поточнее. Самописец задергался чаще, издавая слабый скрип. Я отчетливо представлял себе, как щелчки уходящих импульсов и отраженного дном эха смешиваются в наушниках с плеском волн вокруг судна. Линия, которую выводил самописец, показывала, что у нас всего восемь метров под килем.

- На пятый квадрат, Жан-Поль!

- Есть, на пятый квадрат.

Снова дрожь в палубе, на этот раз явственнее. Судно сбавило ход. Кривая глубины продолжала ползти вверх.

- Стоп машина. Готовиться к отдаче якоря!

Отзыв Жана-Поля прозвучал почти в одно время с голосом старпома.

- Есть, стоп машина.

- Якорь изготовлен, капитан.

Еще несколько секунд "Калипсо" продолжала скользить своим курсом. Дно находилось меньше чем в пяти метрах от киля, и эхолот отметил несколько темных пятен как раз над дном. Прямо под нами проходили косяки рыбы. Атмосфера на мостике была слегка напряженной.

- Отдать якорь!

Лязг якорной цепи в клюзе словно развеял сковавшие нас чары. Вдруг все заговорили, вспыхнуло палубное освещение, завязалась общая беседа. Машины остановились, а судно в целом будто ожило, предвкушая новые увлекательные дела.

Снова, как это уже не раз бывало, мой отец проявил свое глубокое знание моря и всего, что с ним связано. Я восхищался и гордился им. Мне доводилось видеть многих опытных моряков, которые искусно использовали эхолот как очень точное неодушевленное приспособление, но для отца, убежден, эхолот не просто механический прибор. Он привел нас в нужную точку так уверенно, будто ступал по морскому дну, без малейшего колебания, владея судном и стихиями так, как только музыкант-виртуоз владеет своим любимым инструментом. Право же, в этом была какая-то совершенная благозвучная гармония.

Судно стало на якорь у самой кромки кораллового плато, было отдано около десяти метров якорной цепи, и преобладающее течение держало корму над участком с глубиной тридцать - тридцать пять метров - самая подходящая глубина для нашей работы.

На карте Восточной Африки, в заливе Таджура, что находится в сорока милях к северо-северо-западу от Джибути, обозначен штриховкой маленький участок с надписью "риф Шаб-Араб"; правда, тут не обошлось без тавтологии, ведь арабское слово "шаб" означает "риф". Как и все затерянные в море рифы, Шаб-Араб - пристанище всякой морской живности. Понятно, что рифы, предоставляя стол и кров мелким особям, служат, так сказать, продовольственными складами и для хищников из пучины. Мы выбрали для якорной стоянки Шаб-Араб как раз в расчете на то, что найдем здесь множество всяких животных, особенно акул.

Но вот окончательно смолкли моторы, все маневры завершены, и экипаж собрался в кают-компании, чтобы выслушать установку на следующий день. После отца взял слово я, чтобы перевести его наметки на технический язык кинематографии и уточнить роль каждого участника.

Когда мы приходим в новое место, тем более ночью, у меня в душе всегда рождается какой-то нетерпеливый детский восторг. В омывающей судно гладкой черной воде кипит жизнь. То и дело какая-нибудь рыбешка выскакивает на воздух в отчаянной попытке уйти от незримого преследователя, спинной плавник которого молниеносно чертит на воде короткую борозду, прямую и острую, как стрела. От резкого взмаха хвостового плавника рождаются и тут же гаснут крохотные созвездия светящихся частиц - это там, внизу, решился вопрос чьей-то жизни, чьей-то смерти. Вдруг - громкий всплеск, я всматриваюсь вдаль, но вижу только пересекающие лунную дорожку дуги серебристой ряби. В такие минуты хочется быть всеведущим и всевидящим, как боги...

В четыре утра началась подготовка к выполнению первого пункта нашей программы на день. Мы задумали снять акулу, атакующую рыбу на крючке. Для экспериментов с акулами нам нужна приманка, и мы всегда ловим впрок изрядное количество рыбы. При этом сплошь и рядом бывает, что вытаскиваешь из воды одну голову, а все остальное чистенько срезано. Больше того, иной раз и вовсе ничего не удается поймать. Помню, как лодка под начальством нашего старпома, искуснейшего рыболова Поля Зуэна однажды возвратилась к "Калипсо" с какими-то жалкими остатками рыб, над которыми поработали не то барракуды, не то акулы.

Вот почему мы на этот раз, приступая к лову, установили на одном из наших алюминиевых плоскодонных катеров агрегат из двух кинокамер, погруженных в воду за кормой. Между ними была укреплена еще и телевизионная камера, перекрывающая тот же сектор и соединенная с монитором в лодке. Следя за происходящим по монитору, Мишель Делуар мог в нужную минуту пускать кинокамеры. Естественно, на этой лодке мотор не дал бы ничего снять; поэтому ее буксировал другой катер, с сорокасильным подвесным мотором. Длина буксирного конца была рассчитана так, чтобы киносъемочной лодке не мешали ни волны, ни кильватерная струя от буксировщика. В поле зрения камер, на глубине трех - трех с половиной метров за кормой буксируемой лодки волочилась серебристая блесна.

На рассвете обе лодки были спущены на воду, и через два часа можно было начинать. Эти часы ушли на то, чтобы отрегулировать камеры и натянуть на второй лодке тент, позволяющий Мишелю лучше видеть изображение на экране. Раму для камер придумал и смастерил на борту "Калипсо" наш старший механик Роже Дюфреш, и мы быстро убедились, что она отлично выполняет свою функцию, крепко держит камеры и гасит любую вибрацию.

В первые же минуты Поль Зуэн без труда наловил полсотни килограммов рыбы, в том числе одного тунца, две-три барракуды и несколько лакедр. Мишель снимал, как рыбы гонятся за блесной и хватают ее и весь последующий поединок между ловцом и добычей. Но вот появилась первая акула. Атака развилась совсем не так, как мы предполагали, основываясь на нашем опыте. На леске уже минуты две или три билась скумбрия весом восемь-девять килограммов, когда Мишель увидел на экране монитора акулу, идущую следом за нашей отчаянно сопротивляющейся добычей. Почти одновременно Поль заметил треугольный плавник, рассекающий воду за кормой лодки. Мишель приготовился нажать тумблер, соединенный со спуском камеры, однако акула явно не спешила. Она просто скользила за скумбрией без видимого усилия, выдерживая дистанцию в один метр. Атака состоялась лишь после того, как Поль начал выбирать леску. Акула стрелой метнулась вперед, промчалась рядом со скумбрией, вроде бы и не коснувшись ее, на миг заслонила поле зрения телекамеры и исчезла. Все произошло так неожиданно, что никто не успел отреагировать, хотя все были начеку. И только окровавленная рыбья голова, которую Поль извлек из воды, неопровержимо свидетельствовала о том, что атака состоялась. Зубы акулы рассекли скумбрию на две части сразу за жабрами. Вся казнь, оставившая след в виде безупречного, четкого полукруга, заняла какую-то долю секунды.

Эта встреча запомнится! Не часто видишь такого здоровенного морского окуня. Он нацелился на приманку, которую Серж приготовил для акул

Целое утро Мишель снимал атаки, то медленные и осмотрительные, то грозные и молниеносные. Один раз акула, заглотав всю рыбу, сама оказалась на крючке. Но леска не была рассчитана на такой вес, и хищница сразу ее оборвала. Около полудня Мишель и Поль с помощниками вернулись на "Калипсо", утомленные жарой и нервным напряжением, но очень довольные тем, что успешно справились с заданием. Взятого ими улова было вполне достаточно для работы, намеченной на вторую половину дня.

Для первого погружения мы поставили такую задачу: Серж метит возможно больше акул и подстреливает какую-нибудь рыбу в окружении акульей стаи, чтобы мы могли проследить за реакцией хищниц. Он займет большую стальную клетку, я - маленькую алюминиевую; чугунные чушки-якоря удерживали ее примерно в двух метрах над дном. Две телекамеры (по одной в каждой клетке) позволяли моему отцу и доктору Юджини Кларк следить за нами, находясь на мостике "Калипсо". Я взял с собой две кинокамеры, чтобы снимать все, что будет происходить вокруг Сержа и большой клетки.

А так приманка досталась окуню. Но у Сержа есть еще в запасе пойманная утром барракуда, и он приманивает акул

Опалового оттенка вода была такой прозрачной, что я чуть не от поверхности различил дно на глубине около двадцати пяти метров. Вдоль красного корпуса "Калипсо" медленно ходило взад-вперед не меньше дюжины акул. Они не показались мне ни особенно крупными, ни очень агрессивными, но уже то, что их было так много, сулило известные неприятности. Над самым дном скользили еще силуэты, но искаженные бороздами на дне тени не позволяли определить их размеры или количество. Сверху акулы, бесцельно ходившие вокруг удлиненной тени "Калипсо", выглядели особенно ловкими и юркими.

Клетка Сержа мягко легла на дно в облачке взмученного песка, которое тут же развеялось. Мой товарищ двигался грациозно, как солист балета. Вот он отворил дверцу, выскользнул наружу и развернул клетку к солнцу. Здоровенная морская черепаха, которой не было никакого дела до акул, медленно подгребла к клетке и уставилась на нее в упор, словно близорукий старик. Серж предложил ей кусок рыбы, но черепаха пренебрегла его даром, повернула и удалилась, размеренно работая передними ластами, похожими на весла. Чем-то она напомнила мне стариков, что сидят и греются на солнце в какой-нибудь испанской деревушке, лишь изредка собираясь с духом сделать несколько шагов и навестить соседа.

Акул становилось все больше, их уже собралось, наверное, около полусотни, но они по-прежнему двигались как-то медленно и апатично.

Я не сразу заметил огромного групера, который прошел справа от меня и опустился на песок примерно в метре от Сержа. Он был иссиня-черный, длиной не меньше двух метров и почти такой же окружности. Рот его размеренно открывался и закрывался, гоня воду через жабры. Голову пересекал страшный белый шрам, один грудной плавник был почти напрочь оторван. Груперы выглядят очень грозно, от них буквально веет грубой силой. Маленькие глаза всегда насторожены, и мне доводилось видеть, как их обладатель с места развивает страшную скорость.

Серж бросил груперу рыбу, отвергнутую черепахой. Приманка опустилась на песок сантиметрах в тридцати перед великаном, а тот, не трогаясь с места, только чуть шире разинул пасть, и рыба исчезла, увлеченная потоком воды. Поразительное зрелище - настолько поразительное, что я даже забыл про акул, а между тем они явно начали нервничать. Серж продолжал бросать угощение груперу, тот снова и снова втягивал ртом воду, и куски рыбы словно сами прыгали в пасть и исчезали в глотке. (Впоследствии, когда мы с Каноэ встретились с групером, который был вдвое больше этого, мне сразу вспомнилась эта сцена...) Под конец Серж швырнул груперу барракуду килограммов на девять. Она была проглочена так же легко и молниеносно, как и маленькие куски, после чего групер соизволил зашевелиться и удалился так же невозмутимо, как пришел.

Тем временем акулы бойко ходили между нашими клетками туда-сюда; правда, они казались чуть более нервными, и движения их стали чуть порывистее, чем прежде. Серж принялся разбрасывать крошки рыбы, чтобы запах пропитал воду и привлек акул поближе к его копью для мечения. Тотчас акулы образовали тесный круг, и началась обычная карусель. Отовсюду сходились еще акулы, мне уже казалось, что их сотни. Здесь были представлены по меньшей мере четыре различных вида и все размеры, от совсем маленьких до двухметровых. В трехметровом просвете между клетками я насчитывал одновременно до семи акул. Они почти совсем заслонили мне Сержа. Движения их стали стремительными, иные вдруг поворачивали на сто восемьдесят градусов, чтобы схватить несколько крошек рыбы. Серж безостановочно работал копьем, вонзая маленькие бандерильи у спинного плавника хищниц, и всеобщее возбуждение достигло такой степени, что на моих глазах одна акула бросилась на другую и сорвала с нее оранжевую бирку.

Казалось, само море обезумело, нас окружало сплошное месиво беспорядочно мечущихся тел. Я отступил в дальний угол своей клетки, потому что дверца была распахнута, а я не мог ее затворить. Серж выкинул голову колючей скумбрии величиной с футбольный мяч, и акулами овладело полное исступление. Десять хищниц вместе спикировали на приманку и затеяли яростную драку из-за нее. Чтобы снимать их, мне пришлось высунуть из клетки голову и плечи, в это время одна акула ухитрилась наполовину протиснуться между прутьями внутрь. Бросив камеру, я уперся в бестию обеими руками и вытолкал ее наружу. При этом я оцарапал руки о шершавую кожу вокруг ее челюстей; к счастью для меня, она не воспользовалась случаем отхватить мне пальцы. Используя минутную передышку, я снова взял камеру, но только занял более безопасную позицию в клетке, как другая акула с лету боднула рефлектор светильника.

Положение становилось критическим. Акулы яростно хватали зубами все подряд и в бешенстве дергали головой, вырывая друг у друга куски рыбы. Одной из них удалось забраться в клетку Сержа, и ему пришлось выдворять ее ударами копья. Тем временем другая акула стащила у него мешок с рыбой и бросилась наутек, преследуемая всей шайкой. Можно сказать, нам повезло, потому что теперь мы смогли прийти в себя и навести порядок в клетках. В воде повисла муть, и видимость заметно ухудшилась. Я поглядел на счетчик кинокамеры, проверяя, сколько пленки осталось, и решил поснимать еще. Светильник продолжал действовать, и я кое-как вернул рефлектору его первоначальную форму. Серж в это время усердно выпрямлял погнувшееся копье.

Управившись с этим делом, он поглядел на меня. Я кивнул ему, тогда он снял со стенки ружье для подводной охоты, прицелился в небольшую акулу и с первого выстрела пронзил ее насквозь. Я ожидал, что вся стая набросится на жертву, но вышло как раз наоборот. Остальные акулы сразу поумерили свой пыл и отошли от клеток подальше. Это меня поразило. Я столько наслышался о каннибализме акул: откуда у них вдруг такая робость и подозрительность? Можно подумать, они уразумели, что мы опасные существа и нас надо остерегаться. Серж рванул линь и выдернул стрелу; раненая акула поплыла прочь, за ней расплывалось в воде облако крови. Остальные акулы расступились, пропуская ее, но затем пошли за ней следом, соблюдая некоторую дистанцию. Может быть, решили подождать с расправой, пока она уйдет подальше от опасного места? Не знаю. Во всяком случае, как только она удалилась, акулы снова настроились на воинственный лад, и закружился грозный хоровод.

Кусок рыбы отнесло к клетке оператора, и акула торпедой ринулась за приманкой. Виден подводник в 'акулоубежище'

Серж выстрелил снова, но теперь уже в красного окуня. Рыба была крупная, сильная, и ее отчаянное сопротивление вызвало новый взрыв бешенства у акул. Мощным рывком злополучный морской окунь освободился от стрелы, но в ту же секунду одна из акул выхватила зубами кусок мяса из его спины. Обреченного беглеца каким-то образом занесло в мою клетку, и я прижался к прутьям, отбиваясь от его разъяренных преследовательниц. Клетка буквально гудела, казалось, она сейчас разлетится вдребезги под бешеными ударами остервеневших бестий. В конце концов окунь вырвался наружу, и тут же был разорван в клочья.

В облаках темно-зеленой крови вокруг меня метались одержимые слепой яростью свирепые хищницы... Я представил себе, как отец, наклонившись над телевизионными экранами, наблюдает эту безумную свистопляску.

Две акулы уже нашли приманку, остальные еще не разобрались в запахах

Рассказывает Жак-Ив Кусто:

Да, телевизионная установка (по одной подводной камере в каждой клетке и два приемника ограниченной сети в штурманской рубке "Калипсо") позволяла нам видеть все, что происходило с Филиппом и Сержем или с Каноэ и Хосе Руисом. И надо сказать, эта программа пользовалась большим успехом... Механики, кок, врач, матросы - все собирались на мостике и толпились за моей спиной, жадно глядя на два экрана, которые одновременно отражали происходящее под разным углом зрения. Обернувшись, я видел сверкающие глаза моих товарищей и мог судить, как сильно действует на воображение людей акула. Наэлектризованная атмосфера, возникающая вокруг телевизионных экранов всякий раз, когда мы погружаемся в районе, где водятся акулы, в точности напоминает обстановку на арене в ту минуту, когда матадор наносит быку смертельный удар. Я не знаю другого подводного эксперимента или эпизода, в котором так обнажалась бы душа членов нашей команды, а ведь они больше пятнадцати лет сталкиваются с акулами.

Для меня телевизионный экран - несравненное средство наблюдения. Сжимая в руке самопишущую ручку, я от начала до конца каждого погружения клеток пристально слежу за двумя мерцающими, подрагивающими картинками и стараюсь записывать каждую мелочь, все, что может помочь нам узнать еще хоть что-то о мотивах, которые направляют поведение акул. У работающего под водой кинооператора и у меня есть радиотелефон, так что я непрерывно поддерживаю связь с клетками. Все, что говорится в микрофон на корабле, отчетливо слышно на дне моря, а вот то, что нам сообщают из клеток, подчас не так-то просто разобрать. От сжатого воздуха на глубине двадцати метров голоса аквалангистов становятся слегка гнусавыми, да и бульканье пузырьков воздуха, вырывающихся из легочного автомата, заглушает отдельные слова. Вот почему я даже предложил вызывать нас только в тех случаях, когда нужно передвинуть клетки или вообще прекратить эксперимент из соображений безопасности.

После того как клетки подняты на борт, аквалангисты непременно приходят ко мне и делятся своими личными впечатлениями. Потому что люди, очевидцы происходящего - самый чуткий прибор во всех наших опытах. Живой участник, испытавший на себе весь ход эксперимента, - основной источник нужной нам информации. Он отмечает целый ряд деталей, которые могут показаться незначительными, но я тщательно все записываю, и потом для каждой детали находится место в общей картине. Подводное телевидение никак не может заменить прямого наблюдения человеком, но оно обеспечивает мне непрерывную связь с группами, сменяющими друг друга под водой. И это тоже помогает мне обобщать доклады всех аквалангистов.

Погружения с использованием клеток требуют долгой подготовки и сами по себе достаточно сложны. В ходе нашей экспедиции состоялось двадцать три таких погружения средней продолжительностью по тридцать пять минут, на глубину от восьми до тридцати метров, в разное время дня и ночи. Пока на "Калипсо" работала доктор Юджини Кларк, она часто приходила в штурманскую рубку, чтобы вместе со мной наблюдать за телевизионными экранами, и очень помогала нам разобраться в том, что происходило под водой.

Шаб-Араб, который Филипп уже так наглядно описал, буквально кишит жизнью. На то, чтобы наловить сто килограммов рыбы (столько мы скармливаем каждый день акулам), уходит от силы полчаса. И акул в этом районе предостаточно, однако их не всегда удается обнаружить, поэтому я склонен думать, что они ходят стаями, как волки. Вместе с тем проведенное нами у Шаб-Араба мечение показывает, что здешние акулы относительно оседлы. Размеры всякие, есть настоящие чудовища, но средняя величина - она отражает и средний возраст - меньше, чем у рифовых акул района Суакин в Красном море.

Шабарабские акулы быстро свыклись с нашим присутствием и как будто поняли, что от нас можно ждать корма. Несколько раз мы видели, как они проникают в клетки, и нас, наблюдавших сверху, это зрелище пугало сильнее, чем самих аквалангистов. Впрочем, акулы в таких случаях никогда не бросались на человека, все их усилия были направлены только на то, чтобы поскорее вырваться из заточения. Возбуждение длится лишь до тех пор, пока есть корм. Как только наши полиэтиленовые мешки пустеют, акулы поворачиваются и уходят.

Крупная акула не любит, чтобы какая-то мелюзга раньше нее схватила лакомую рыбу. Она гонится за соперницей с оскаленными зубами, только что не рычит, так и кажется - сейчас убьет, а на самом деле даже не укусит. Огромные акулы-няньки способны есть из рук аквалангиста, но стоит им получить особенно заманчивый кусок, как тотчас является какая-нибудь белоперая и буквально вырывает у них добычу изо рта; с более крупной представительницей своего собственного вида белоперая никогда не посмела бы так поступить. Все акулы предпочитают свежую рыбу мороженой, однако сразу надуваются, если мы предложим им вчерашний улов.

Казалось бы - успокоительные наблюдения, но все они теряют силу, когда акулами овладевает бешенство, о котором говорил Филипп. В таких случаях мы, сидящие в безопасности в рубке, невольно ощущаем тревогу, которая переходит в ужас. Дважды дело доходило до того, что я вмешивался и прекращал эксперимент, отдавая команду, чтобы клетки подняли на борт.

Рассказывает Филипп Кусто:

Я всегда с удивлением вспоминаю эпизод, о котором рассказывал выше, ведь мне самому довелось наблюдать по меньшей мере один случай с совершенно иным исходом, когда раненая акула вызвала у других акул не робость и не подозрительность, а каннибальское исступление.

Стоя на якоре около рифа в Красном море, мы решили взорвать в барьере проход, чтобы наши лодки могли войти в лагуну. Эжен Лагорио, которому была поручена эта операция, решил проверить герметичность электрического запала, не подвергая опасности никого из людей на борту, и бросил его в воду, соединив проводами с взрывной машинкой. В ту самую секунду, когда Эжен включил контакт, запал проглотила невесть откуда вынырнувшая небольшая акула; должно быть, ее привлекла блестящая латунная оболочка. Не успели мы опомнится, как послышался глухой взрыв, и акула медленно пошла ко дну, оставляя за собой кровяной след. Чуть ли не в ту же секунду внезапно появилась здоровенная Carcharhinus albimarginatus, метнулась к нашей злосчастной жертве и одним движением челюстей рассекла ее на две части. Развернулась на сто восемьдесят градусов, проглотила остатки и удалилась с полным брюхом. Так мы еще раз убедились в непостоянстве реакции акул. Видно, их поведение определяется факторами, которых человек с его притуплённым восприятием просто не улавливает.

Идет невообразимая толчея из-за добычи

В этой связи хочется отметить еще одну вещь, связанную с индивидуальностью акулы - да-да, у акулы, при всей ее видимой примитивности, есть своя индивидуальность.

Когда вы приступаете к работе в новом районе, без труда удается в короткий срок пометить определенное количество акул. Но потом начинаешь замечать, что все акулы, которые подходят за приманкой, уже мечены. И вот тебя окружают сплошь одни акулы с бандерильями на спине, а о других, которые упорно держатся поодаль, ты так ничего и не узнаешь. И это отнюдь не особенность одного какого-то вида, мое наблюдение относится абсолютно ко всем видам.

Я вижу только одно разумное объяснение: среди акул одного вида и одинакового размера есть и более, и менее смелые. Для меня это важное открытие, ведь именно через него я пришел к тому, чтобы изучать акул и восхищаться ими, а не просто воспринимать их как красивые, но потенциально опасные существа.

Наконец одной акуле удается улепетнуть с лакомым куском

Накопленный опыт позволяет нам в большинстве случаев оценивать атмосферу при погружениях в районе, где водятся акулы. Войдешь в воду, и уже можешь примерно предугадать, насколько бурной будет коррида, понадобится ли нам защита или можно обойтись совсем без клеток. Правда, слишком полагаться на свои оценки тоже опасно, очень уж часто мы убеждались, что реакции акул непредсказуемы и порой идут вразрез со здравым смыслом.

После бурного инцидента у Шаб-Араба мы вечером того же дня решили совершить ночное погружение. Клетки на этот раз поставили не рядом, а друг на друга, чтобы кинооператор мог сверху снимать происходящее крупным планом.

Не успела нижняя клетка коснуться воды, как на нее со скоростью ракет налетела шайка акул. Они кусали стальные прутья, оборвали электрические провода и разбили несколько подводных светильников. Возвращавшаяся с рекогносцировки алюминиевая плоскодонка подверглась яростной атаке, акулы даже покусились на винт подвесного мотора. Однако, судя по расплывшимся в воде облачкам крови, эта мощная бормашина рассекла не одну челюсть. Тем не менее, кое-чего они добились: сорокасильный мотор заглох, полетела шпонка винта. Каноэ предусмотрительно велел немедленно поднять клетки, и эксперимент был отложен на следующий день.

На другое утро около "Калипсо" ходила лишь одна маленькая акула, и до самого вечера она так и оставалась в одиночестве. Что за таинственная причина заставила акул уйти? Мы узнаем это лишь после того, как научимся анализировать всевозможные вибрации и еще неведомые нам запахи и звуки, составляющие секретный код обитателей моря.

Немало интересных встреч с акулами было у нас во время эксперимента с "Коншельфом-Два" в Красном море. Давайте же посмотрим, что они дают для понимания нрава акул.